– Вы считаете, его тоже убил Кораблев?
– Повторяю: ничья вина пока не доказана. Однако тебе могу сказать. Только прошу, без передачи его родным. Кораблева видели за сценой после концерта.
– Кто?
Труфанов посмотрел на нее, как бы взвешивая, стоит ли говорить.
– Осветитель. Он был в это время на колосниках.
Дайнека опустила голову.
– Какое несчастье…
– В каком смысле?
– Я говорю о его жене и его дочери. Для них это будет ударом.
– Думаю, что в ближайшее время мы его допросим.
– Но ведь он в больнице.
– Я говорил с кардиологом. То, что он там находится, скорей профилактика. Состояние не хуже и не лучше обычного.
– Понимаю.
– Теперь все? – спросил Труфанов.
– Все.
– Тогда разреши от себя лично… – махнув рукой на условности, он обнял ее и поцеловал в голову. – Спасибо тебе! Сняла с моей души камень. – И словно устыдившись собственной сентиментальности, строго спросил: – Когда уезжаешь?
– Сегодня.
Он снова протянул руку.
– Ну, прощай!
Дайнека крепко ее пожала.
На кухне разговаривали Мария Егоровна и мать Дайнеки.
– Как они там, в Москве? – спросила старуха.
– Хорошо…
– А ты почему в Красноярске?
– Мы с Людмилиным отцом разошлись.
– Гулял от тебя? – предположила Мария Егоровна.
– Нет.
– Что ж тогда?
– Я сама была виновата.
– Ты бывала у них?
– Нет. Никогда.
– Почему?
Дайнека стояла за дверью, ожидая ответа матери, но та замолчала, и она вошла в кухню.
– Я собрала твои вещи, мама.
– Когда приедет такси? – спросила Людмила Николаевна.
– Машину заказала на шесть часов вечера.
– Нужно было пораньше. – она взялась за колеса инвалидной коляски и выехала из кухни.
– Да я вроде ничего не сказала… – обескураженно проговорила старуха. – На что она вдруг обиделась?
– Мама не любит вспоминать прошлое, – ответила ей Дайнека [4] .
Мария Егоровна оглянулась на дверь и тихо спросила:
– Надежда сказала, что Людмила… – она подняла глаза к потолку, – забыла… слово такое круглое…
– Лесбиянка.
– Это правда? – оживилась старуха.
– В этом нет ничего страшного. Я сама сказала об этом Надежде, чтобы она передала вам и вы перестали ревновать Витольда Николаевича к моей матери.
Мария Егоровна горестно покачала головой.
– Лежит мой голубчик в больнице. Уж лучше бы цветочки дарил…
Дайнека торопливо отвела глаза.
– Как он?
– Уже лучше. – Мария Егоровна выглянула в окно. – Это не твой ли приехал?
– Где? – Дайнека тоже посмотрела на улицу. – Точно, Слава. Надо бы попрощаться.
Она спустилась с крыльца, подбежала к машине и плюхнулась на переднее сиденье.
– Уезжаешь? – спросил Вячеслав.
– Уезжаю.
– Выходит, если бы не приехал, со мной бы не попрощалась?
– Ну нет, – сказала она. – Я как раз хотела тебе звонить.
– Но ведь не позвонила. – Вячеслав обеими руками взялся за руль и стиснул его пальцами.
– В чем дело? – спросила Дайнека.
– Знаешь, как это называется?
– Как?
– Поматросила и бросила.
– Влюбился, что ли? – Она вдруг улыбнулась.
– В этом нет ничего смешного. – В его голосе прозвучала обида.
Дайнека по-дружески уткнулась в его плечо.
– Я очень благодарна тебе за то, что все это время ты был рядом. – Она посмотрела ему в глаза. – Но я люблю другого человека.
– Он сейчас там, в Москве? – с неприязнью спросил Вячеслав.
– Я не знаю, где он сейчас… – грустно сказала Дайнека, и на ее глаза навернулись слезы [5] .
– Ну что ж, нет так нет, – хлопнул он рукой по рулю. – Может, отвезти тебя куда? На прощание.
Дайнека мгновенно сориентировалась:
– В дом престарелых. Подожди, я только сумку возьму. – Она выскочила из машины и через минуту вернулась с сумочкой. – Едем!
Вячеслав хмыкнул и покачал головой.
– Шустрая, как воробей!
По дороге они заехали в магазин. Дайнека купила фруктов, блок сигарет и торт.
– Я тебя подожду! – крикнул Вячеслав в открытую дверцу, когда она заходила в подъезд.
– К кому? – Старуха-санитарка отставила швабру и вопросительно посмотрела на Дайнеку.
– К Альберту Ивановичу Романцеву.
– К артисту?
– К режиссеру! – обидчиво возразила она.
– Бахилы наденьте. – Старуха продолжила мыть пол. – Второй этаж, направо, комната номер…
– Знаю, знаю, знаю! – Дайнека натянула бахилы и побежала наверх.
Нашла палату номер двести четыре, проверила, та ли табличка, прочитала:
– Романцев, Иванов…
Постучала. В ответ услышала:
– Заходите.
Открыла дверь и увидела худощавого старика, но это был не Романцев.
– А где Альберт Иванович? – спросила она. – С ним все в порядке?
– Увезли на массаж. Скоро будет, – ответил старик.
– Я подожду. Вы Иванов?
– Борис Ермолаевич, будем знакомы.
– Дайнека… то есть Людмила. Я не видела вас здесь раньше.
– Лежал в больнице, – сказал Иванов.
Дайнека спохватилась и положила гостинцы на стол.
– Угощайтесь.
– Сигареты есть? – осведомился Борис Ермолаевич.
– Без них я бы сюда не пришла.
– Можно? – Иванов достал одну пачку, вытащил сигарету, прикурил и одновременно открыл окно.
– Вам тоже запрещают курить?
– Здесь всем запрещают. – Он затянулся и выпустил струйку дыма. – А что же делать, если я пятьдесят лет курю? Вот и приходится шкериться.