– Вы сейчас вернетесь в свое купе, нальете нам два стакана чаю с лимоном и напишете две записки. В одной будут строчки из вашей любимой песни, в другой – строчки из вашего любимого стихотворения. Записки принесете сюда вместе с чаем и отдадите мне. Идите.
Проводница повернулась, с трудом открыла дверь купе и вышла в коридор. Через несколько минут она вернулась, неся в руках поднос с двумя стаканами чая и двумя сложенными пополам листками бумаги. Гарик и Карл взяли стаканы и записки. Любимой песней проводницы оказалась песенка про голубой вагон из известного мультфильма, а любимым стихотворением – «Я так долго напрасно молил о любви» Надсона. Гарик спрятал записки, вывел толстушку из транса и закрыл за ней дверь.
– Интересная смесь у нее в голове, правда? – задумчиво сказал Карл. – Простенькая детская песенка – и вдруг малоизвестное стихотворение поэта, которого в школе не проходят, да и вообще мало кто уже помнит. Наверное, у нее был роман с человеком, который пытался приучить ее к изысканной поэзии, а в песенном творчестве он был не силен и повлиять на ее примитивные вкусы не смог. Может быть, это было его любимое стихотворение, а наша проводница его выучила наизусть, оно ведь коротенькое совсем. Вот и носит его в памяти, потому что этого мужчину забыть не может.
Гарик не ответил, с хрустом надкусывая очередной фаршированный перец и интенсивно работая челюстями. Всего перцев было три, и когда он их прикончил, Карл уже допил чай и теперь меланхолично посасывал извлеченный из стакана лимон.
– Вы не знаете, почему мы работаем вместе? – спросил Асатурян, приступая к остывшему чаю. – Что там за сложности?
– Никаких сложностей, насколько я знаю, – пожал плечами Рифиниус. – Просто надо помнить о единстве психо-лингвистического пространства.
– Чего? – вылупился Гарик. – Вы о чем?
– Мхитаров – обрусевший армянин, и вы, Гарри, легко сможете подыскать слова-символы и слова-сигналы, которые проникнут в его подсознание. Мне это может оказаться не под силу. В некоторых случаях очень эффективным бывает использование родного языка объекта, особенно если он давно на нем не говорит. Употребление слов и понятий, неразрывно связанных с ранним детством, возвращает человека в то состояние зависимости, подчиненности и беспрекословного послушания, которое царило в его взаимоотношениях с родителями в те годы. Вы этот язык знаете, а я – нет. Поэтому Павел Дмитриевич поручил это задание вам. С другой стороны, господин Мхитаров несколько раз обращался к врачам, жалуясь на бессонницу и повышенную раздражительность. Я не исключаю, что это может быть следствием каких-то аномалий психики, и если это так, то методика работы с ним должна быть особой. Поэтому для выполнения данного задания Павел Дмитриевич пригласил и меня тоже, чтобы я мог глазами специалиста посмотреть на Мхитарова и скорректировать, если надо, применяемую методику.
– Теперь понял, – кивнул Асатурян. – Хотите огурчика? Очень хорошо промывает организм. Я смотрю, вы все воду пьете, тоже, наверное, промываетесь?
– Да нет, – снисходительно улыбнулся Рифиниус, – просто привычка. Без всяких лечебных целей.
Гарик догрыз свой огурец, Карл допил воду из высокой бутылки. Больше разговаривать было не о чем, и около половины второго они улеглись спать. А утром ровно в 8 часов 29 минут «Красная стрела» вползла под своды Московского вокзала в Санкт-Петербурге.
* * *
Сергей Георгиевич Мальков был губернатором большой области. Разумеется, в этом регионе плацдармов не было. Есть железное правило – не гадить там, где живешь. В Москву он наведывался довольно часто по делам как служебным, так и личным, но Миша Ларкин решил, что лучше все-таки работать с ним в домашних условиях. Да и Павел с этим согласился. У московской милиции и без Малькова хлопот хватает, с них Юрцева и маньяка достаточно. Именно поэтому Ларкин съездил следом за Президентом на родину вождя и разобрался с Шабановым там, подальше от Москвы. Вернулся, поспал денечек, набрался сил и отправился в вотчину Малькова.
Сам Сергей Георгиевич был толстым, потеющим и плешивым, на лунообразном лице холодно поблескивали голубые глазки, которые могли становиться при желании теплыми и дружелюбными, а могли метать молнии и искры. И дети у него были удивительно похожи на папеньку: раскормленные не в меру, рыхлые, малоподвижные. Характеры, правда, у них были совсем разные. Сын заканчивал одиннадцатый класс, был неоднократным победителем республиканских олимпиад по литературе, иностранному языку и истории и собирался летом поступать в университет. С ним проблем у родителей не было. Дочь же губернатора Малькова была совсем иной, и от нее папа с мамой не видели ничего, кроме беспрерывной головной боли.
Родилась она в те годы, когда по советским экранам с триумфом гуляли фильмы об Анжелике и ее многочисленных любовниках. Не удивительно, что назвали девочку Анжеликой, это имя тогда было в моде. Но вместо сексуальной блондинки с нежными губами и точеной фигуркой Анжелика выросла в толстую, уродливую и невероятно распущенную девицу. Она рано поняла, что весьма далека от эталона женской красоты, но решила компенсировать сей недостаток имитацией собственной сексуальной привлекательности. «Какая разница, красивая я или нет, – говорила она подружкам. – Важно то, что парни с удовольствием со мной трахаются». Подружки верили, ибо своими глазами видели, как на вечеринках и гулянках мальчики и юноши уединялись с Анжеликой, тогда как более привлекательные девицы оставались без внимания. Откуда им было знать, что у Анжелики был широкий ассортимент приманок-обманок, на которые она ловила доверчивых простаков. Как правило, это была легенда о пари.
– Я знаю двух людей, – говорила Анжелика заговорщическим шепотом, – они поспорили на тебя и на меня.
– Как это? – удивлялся юноша.
– Очень просто. Один из них говорит, что ты сможешь со мной переспать, а другой считает, что не сможешь.
– Почему это не смогу? – возмущался молодой человек.
– Потому что я толстая и некрасивая. Он думает, что у тебя не встанет. А деньги очень большие. Если мне удастся тебя в постель затащить, мне от выигрыша отстегнут. Я вот что предлагаю. Пойдем сейчас в соседнюю комнату, ты не бойся, я тебе помогу, я умею. И опасности никакой, я всегда предохраняюсь сама, тебе даже думать ни о чем не нужно будет. Здесь в дверь все время кто-нибудь заглядывает, так что этому человеку обязательно донесут, что все у тебя получилось. А деньги, которые мне отстегнут, поделим. Соглашайся, деньги хорошие.
Вы видели мужчину, который не согласился бы при таком наборе условий? Женщина сама предлагает себя, обещает помочь, если что не так, стало быть, не будет смеяться и издеваться, если возникнут проблемы. Сама предохраняется, так что никаких претензий. Да еще и заплатит за это.
Так она начинала в пятнадцать лет, тратя на свои сексуальные затеи все деньги, которые умудрялась вытягивать из обеспеченных родителей. В семнадцать она все-таки забеременела, и маменька, надавав ей по физиономии, поволокла ее к врачу за направлением на аборт. В двадцать Анжелика развелась уже со вторым мужем и пристрастилась к наркотикам. А к двадцати пяти ее стало опасно выпускать из дома. Она превратилась в сумасшедшую, у которой на уме были только три вещи: обильная вкусная еда, секс любого вида и качества и героин. Последний был, пожалуй, самым опасным, ибо стоил очень дорого, а распущенная Анжелика не признавала никаких преград, стоящих на пути осуществления ее желаний. Она сметала эти преграды с безоглядностью абсолютного цинизма и с мощью танкового дивизиона.