Это мое наказание, говорила я себе, цена, которую нужно заплатить за сделанный выбор. Я заслужила каждый мучительно-тяжелый миг. Я так ничего не сказала Бобби, решила, что унесу свой грех в могилу. И хотя мое сердце по-прежнему принадлежало Эллиоту, нашей любви не было места в этой жизни.
Как-то утром я услышала по радио песню Веры Линн «Мы встретимся снова», и с тех пор меня преследовали ее слова [16] . Мы с Эллиотом должны встретиться, только вот когда? Через несколько месяцев? Лет?
Прошло несколько дней после возвращения Бобби из больницы, когда кто-то постучал в дверь. Меньше всего я ожидала увидеть Эллиота, но он собственной персоной стоял у порога нашего с Бобби дома. Я мечтала о встрече с Эллиотом, ждала каждую минуту, однако было странно и неправильно, что он пришел. Выглядел Эллиот ужасно: бледный, небритый, с тревожным бегающим взглядом.
— Я слышал о Бобби. Сочувствую.
— Как у тебя язык поворачивается? — воскликнула я, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что нас не видят соседи. — После того, что ты сделал? Мы сделали?
Последние слова я прошептала. Меня обуревали эмоции — гнев, печаль, сожаление. Я понимала, что глупо обвинять Эллиота в том, что случилось с Бобби, но ничего не могла с собой сделать. Эллиот стоял понурившись.
— Зачем ты пришел? — спросила я, жалея о своих словах. На какой-то миг мне захотелось обнять его и больше не отпускать.
— Давно тебя не видел. Не выдержал.
— Эллиот, тебе нельзя сюда приходить!
Он заметно похудел и выглядел усталым. В уголках глаз появились морщинки.
— Эстер, думаешь, мне легко?
Эта мысль никогда не приходила мне в голову. Всегда казалось, что это я в ловушке, а он свободен. Я посмотрела на него, но тут из комнаты донесся голос Бобби:
— Эстер, кто там? Почтальон? Пожалуйста, передай ему письма, которые лежат рядом с кроватью.
— Это… всего лишь соседка. Сейчас приду!
Я повернулась к двери и торопливо сказала:
— Эллиот, я должна идти.
В его глазах мелькнуло отчаяние.
— Когда мы еще увидимся?
— Думаю, нам не стоит встречаться.
Как ни тяжело дались мне эти слова, еще тяжелее было видеть их действие. Казалось, они острыми ножами вонзаются в сердце Эллиота.
— Эстер, ты же не серьезно? Давай уедем. Начнем новую жизнь. Можешь взять с собой дочку, я буду любить ее как свою. Прошу тебя, скажи, что уедешь со мной!
Соседняя дверь приоткрылась, Дженис высунула голову и уставилась на нас с Эллиотом.
— Нет, Эллиот, не могу, — сказала я, смахнув слезу.
Он шагнул назад, какое-то время разглядывал мое лицо, словно запоминая напоследок, затем повернулся и ушел. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, и меня совершенно не тревожило, что Дженис следит за каждым моим движением.
* * *
Тянулись дни, недели. Бобби почти не вставал, я по-прежнему за ним ухаживала. Однажды утром я проснулась совершенно больной. Знобило, к горлу подкатывала тошнота, и я едва успела добежать до туалета, где меня вырвало. Пару дней я провела в постели, а на третий Бобби уговорил меня пойти к врачу.
Осмотрев меня и взяв анализы, доктор Лаример вернулся с улыбкой на лице.
— Миссис Литлтон, похоже, у вас грипп, сейчас многие болеют.
Я кивнула.
— Значит, ничего серьезного? Хорошо.
— Да, но есть кое-что другое. — Он вытащил из моей медицинской карты отпечатанный листок. — Вот результаты лабораторного исследования. Рад сообщить, что вы в положении.
— Что? Не может быть! — ошеломленно выдавила я.
Эта мысль не укладывалась у меня в голове.
— Как видите, может.
— Сколько недель?
— Срок еще небольшой, — по-прежнему улыбаясь, сказал он. — Но вы точно ждете ребенка. А теперь поспешите домой и порадуйте мужа.
Я только молча смотрела перед собой.
— Миссис Литлтон, что-нибудь не так?
— Нет-нет, все в порядке, — ответила я с вымученной улыбкой и вышла.
К сожалению, это было неправдой. Хотя бы потому, что я забеременела не от Бобби. Отцом ребенка был Эллиот».
Двенадцатое марта
Перед похоронами Эвелин я решила позвонить Аннабель. Здесь столько всего произошло, что я почти забыла и о том, что оставила в Нью-Йорке, и о самой Аннабель.
— Аннабель?
— Привет, Эм!
— Я скучаю по тебе. Извини, что не позвонила раньше. Здесь такое творится!
— Все в порядке?
— Отчасти. Как у тебя?
— Хорошо.
Она говорила обманчиво спокойным голосом, а потом ошарашила меня новостью:
— Я наконец решила смириться со своей романтической натурой и официально заявляю: я снова влюблена в Эвана.
— Правда? Не может быть!
— Да. Мы ужинали вместе и долго разговаривали. Думаю, мы вернулись к началу наших отношений.
— Я так за вас рада!
Аннабель, как никто другой, заслуживала любви.
— Погоди, он ведь не разбирается в джазе?
Подруга рассмеялась.
— Я над этим работаю.
Я рассказала ей о Греге и Джеке, об Эвелин. Похоже, Аннабель очень опечалило известие о ее смерти, но, насколько я знаю, она плачет, даже когда смотрит рекламу бумажных носовых платочков.
Тетя показала на часы: мол, пора идти. Би должна была нести гроб подруги и не хотела опаздывать, то есть собиралась приехать на час раньше, на случай дорожных пробок, хотя на острове Бейнбридж обычно нет проблем с движением.
— Прости Анни, мне надо бежать, — сказала я. — Мы уезжаем на похороны.
— Ничего, позвони, когда сможешь.
Панихиду проводили в церкви Пресвятой девы Марии; мне невольно вспомнилась злополучная исповедь Эстер. Сама церковь, благодаря богатой отделке, позолоте и потолку, расписанному херувимами, больше похожа на собор. На острове крутится немало денег, что сразу заметно по церкви.