– Я хотел бы отправиться в путешествие.
– Это значит, ты уедешь из Рима? – Ее голос остался медлителен и апатичен и не выказал удивления.
– Да, мама.
– Ладно, – ответила она совершенно спокойно и вдруг улыбнулась, но не ему, а чему-то в себе, по-детски безмятежно.
«Вот и хорошо! – с облегчением, хотя и не без некоторого внутреннего сыновнего упрека за эту неожиданную безучастность, решил Марк. – По крайней мере, она не станет хлопотать обо мне! Скажет ли она Луцию? Раньше бы не сказала, предоставила бы мне, теперь – скажет. А надо бы мне самому. Но… Как выйдет – так выйдет!»
– А что это за булочки? – спросил он, когда мать уже встала, чтобы уйти.
– А, эти? – Она равнодушно обернулась. – Кажется, какая-то женщина принесла. Не помню, как назвалась: то ли Элия, то ли Юния…
– Юлия? – воскликнул Марк.
– Кажется… Да, может быть.
Эта новость отчего-то обрадовала Марка, и он сразу решил проведать Юлию. «В конце концов, я должен заплатить за это угощение!» – оправдывал он себя, хотя точно знал, что деньги она не возьмет и пойдет он к ней не за этим.
Теперь надо было навестить Медею.
Сестра, поджав ноги на постели, занималась рукоделием – разбирала пряжу.
– Марк! – Она протянула ему навстречу обе руки, как в детстве.
Он уселся рядом с постелью на полу, ткнувшись головой в ее коленку, теплую даже через суровую шерстяную ткань столы (Медея давно уже не носила детской туники, в один прекрасный день решительно и никого не спрашивая сменив ее на столу – взрослое платье).
– Ма-а-арк, – ласково протянула она и тут же требовательно спросила: – Ты принес мне новое стихотворение?
– Нет. Я решил больше не писать.
Ее совершенно не удивило это известие, будто она ждала его.
– Пусть так. Но последнее должно быть для меня – сейчас же сочини!
– Мне не… ну хорошо, хорошо. М-м… Быть может это:
Медея спит, во сне вздыхая тихо, чуть обиженно, А за окном уже проснулся бор, И ветер час назад буянил, а теперь пристыженно Ведет с листвою тихий разговор.
– Славно! Славно! – Она захлопала в ладоши. – Необычно и славно! – И, наклонившись, потерлась щекой о его макушку – привычный жест детства.
– Ты слишком любишь меня, чтобы критиковать, – с нежностью заметил он, вздохнул и снова начал несмело: – Медея…
– Да?
– Я должен сказать тебе кое-что важное.
– Сначала я расскажу тебе свой сон!
Своими снами они делились в семье только друг с другом.
– Может, сначала – моя новость?
– Нет, сначала – мой сон, это важно! – Медея смотрела строгим взрослым взглядом, в самой глубине которого таилось нечто очень серьезное.
Марк послушно кивнул.
– Так вот.
Она принялась рассказывать: что-то о море, о большом летучем корабле, о чайках и дельфинах – удивительно красиво и необыкновенно поэтично. Но Марк все не понимал, что там, в этом ее сне? «Она сама могла бы писать стихи, – подумал он, – надо сказать ей об этом».
– Что ты думаешь о моем сне? – строго спросила Медея, закончив.
– Не знаю. Но это было невероятно красиво! Настоящая поэзия!
– Это вовсе не поэзия, – еще строже проговорила она. – И это все – о тебе!
Спрашивать: «Откуда ты знаешь?» или «С чего ты это взяла?» – не имело никакого смысла. Медея часто видела вещие сны. Как и Марк. Он был уверен: «У нас с ней один отец!»
– Что тебе сказал этот сон? – только и спросил он.
– Тебе предстоит большое путешествие! – Глаза Медеи смотрели будто из потусторонности. – Очень большое. И очень для тебя важное.
Марк вздохнул и перебрался повыше – к ногам сестры, на постель, и положил голову ей на колени. Он молчал: что тут скажешь?!
– Поезжай, Марк, – голос Медеи стал низким и мерцающим, как у весталки, – ты многое увидишь и многому научишься, встретишь интересных людей, узнаешь себя. А потом вернешься и будешь счастлив здесь, в Риме. Поезжай.
– А ты?
Она вдруг засмеялась – светло и мелодично:
– Я? Меня нет – я дельфин! Сакральный дельфин Аполлона!
Он кивнул:
– Я понял тебя, Медея. Но я должен привыкнуть к мысли о путешествии. И поговорить с одним человеком.
Медея уже не слушала его и занималась своей пряжей. На всякий случай он добавил, уже в дверях:
– Я попрошу Га я заглядывать к тебе…
Она не смотрела на него.
Решив поскорее воспользоваться приглашением Публия Сципиона, Марк отправился к нему в самый ранний час, ранний даже для Форума, резонно рассчитывая застать цензора дома.
Степенный слуга открыл дверь, впуская гостя, и Марк вступил в атриум Сципиона как в святилище. Цензор, хвала богам, еще никуда не ушел и сам вышел ему навстречу в ослепительно-белой, безупречнейшей тоге с пурпурной каймой, подтянутый по-военному и чисто выбритый, несмотря на раннее утро. Чисто бриться (ежедневно!) он начал в Риме первым, и этой его привычке последние несколько лет с большой охотой следовал весь аристократический Рим.
– Приветствую великого цензора.
– Доброе утро, дружок. Давай обойдемся без велеречий. – Его глаза добро улыбались. – Хорошо, что ты пришел рано и не откладываешь дела в долгий ящик. Ты запасся новыми вопросами?
– Я пришел за советом и с одним вопросом.
– Говори.
– Я размышлял после вчерашнего разговора. Хочу принять решение: будет ли полезным для меня, если я отправлюсь в путешествие? – Сердце застучало сильнее.
Неожиданно Сципион положил руку на его плечо. Это не был жест снисходительности или неодобрения – это была поддержка и щедро даруемая сила. Сила духа, сила убеждений, ясность видения цели, уверенность в достижимости намеченного! Марк почувствовал это несомненно!
– Путешествие – один из надежных способов получить образование. Это удачная мысль. Я одобряю ее. Я сам всегда любил путешествовать. Вот и сейчас, кстати, кое-что планирую: после окончания срока моей цензуры Сенат предлагает мне отправиться с посольством на Восток. Надеюсь, это будет предприятие не только полезное Риму, но и приятное для моих друзей и меня самого. Так что, если твой усыновитель не будет возражать, думаю, путешествие – это лучшее, чем ты можешь сейчас заняться. Отправляйся за знаниями, за книгами, за впечатлениями и не забывай про чувства!
– Про чувства?!
– Да-да! Ты ведь так молод! Не испытав своих чувств, как ты получишь опыт жизни, как познаешь себя? Желаю тебе не только знаний, но и любви. Итак, отправляйся за опытом, Марк! Это совет. А в чем твой вопрос?