– Прошу прощения, господин.
– Заглядываешь во все углы. Что ты ищешь?
– Нет, ничего. Просто интересно. Здесь все так необычно.
– Вся так называемая мудрость Эфеба не стоит и единственной строчки из последнего абзаца Семикнижья.
– А почему бы нам не изучить труды безбожников, дабы встретить ересь во всеоружии? – спросил Брута и сам удивился собственной смелости.
– О, крайне убедительный аргумент, его инквизиторы слышали много раз, хотя зачастую не совсем отчетливо.
Ворбис сердито уставился на затылок шедшего впереди Аристократа.
– От внимания ереси до сомнений в признанной истине всего один шаг, Брута. Ересь частенько бывает увлекательной. В этом и состоит ее опасность.
– Да, господин.
– Ха! Они высекают запретные статуи, но даже это не могут сделать правильно.
Брута не был специалистом, но и он заметил, что слова Ворбиса соответствуют истине. Сейчас, когда новизна прошла, статуи, украшавшие каждую нишу дворца, стали казаться менее привлекательными. Только что они миновали статую с двумя левыми руками. У следующей одно ухо было больше другого. И дело было вовсе не в том, что кто-то задался специальной целью высечь уродливых богов. Согласно первоначальному замыслу, они должны были выглядеть привлекательно, но скульптор со своей задачей не справился.
– Кажется, это женщина держит в руках пингвина, – заметил Ворбис.
– Это Патина, Богиня Мудрости, – машинально ответил Брута и только потом понял, что произнес эти слова вслух. – Я… я просто слышал, как кто-то упоминал ее имя, – поспешил добавить он.
– Ну конечно, – ответил Ворбис. – Какой у тебя, однако, тонкий слух…
Аристократ остановился у массивной двери и кивнул делегации.
– Господа, – провозгласил он, – тиран примет вас незамедлительно.
– Ты должен запомнить все до единого слова, – шепнул Ворбис.
Брута кивнул.
Двери распахнулись.
В мире существует великое множество правителей, которых именуют не иначе как Мудрейший, Верховный, Его Высочество Того, Их Величество Сего. И только в маленьком государстве, где правитель выбирался обыкновенными людьми и мог быть снят по первому желанию народных масс, – только в этом государстве люди звали своего повелителя тираном.
Эфебы считали, что каждый человек должен обладать правом голоса [6] .
Выборы в тираны проводились каждые пять лет – кандидат должен был доказать свою честность, проявить ум и здравомыслие, а также убедить всех, что именно он заслуживает народного доверия. Однако каждый раз сразу после выборов выяснялось, что народный избранник на самом деле сумасшедший бандит, который понятия не имеет о взглядах обычного философа, бродящего по улицам в поисках полотенца. Спустя пять лет история повторялась, одного сумасшедшего сменял другой, и можно было только дивиться, как умные люди способны повторять одни и те же ошибки.
Кандидатов в тираны отбирали при помощи черных или белых шаров, опускаемых в специальные амфоры, которые прозвали урнами. Наверное, это и дало толчок к появлению хорошо известного комментария касательно чистоты политики.
Тираном оказался толстый человечек на тощих ножках, который производил впечатление яйца, отложенного вверх ногами. Человечек сидел в своем кресле посреди мраморного зала, вокруг были раскиданы свитки и какие-то бумажные листы. Ножки его не доставали до мрамора, лицо было розовым. Аристократ что-то прошептал ему на ухо, и тиран поднял голову.
– А, омнианская делегация, – сказал он, и улыбка пробежала по его лицу, словно ящерица по камню. – Прошу всех садится.
Он снова опустил взгляд.
– Я – дьякон Ворбис из квизиции Цитадели, – холодно произнес Ворбис.
Тиран поднял взгляд и наградил его еще одной, такой же стремительной улыбкой.
– Знаю, знаю, – кивнул он. – Зарабатываете на жизнь пытками? Не стесняйтесь, дьякон Ворбис, присаживайтесь. И ваш молодой друг, который словно что-то потерял, тоже пусть присаживается. И все остальные. Служанки сейчас принесут виноград и закуски. Обычно так случается. Остановить их практически невозможно.
Перед троном тирана были расставлены скамьи. Омниане сели. Ворбис предпочел остаться стоять.
Тиран кивнул.
– Что ж, как хотите, как хотите…
– Это возмутительно! – рявкнул Ворбис. – К нам относятся…
– Значительно лучше, чем вы относились бы к нам, – мягко прервал его тиран. – Сидеть или стоять – это ваше дело, ваше святейшество, вы в Эфебе. Можете даже встать на голову, мне до того не будет никакого дела, только не думайте, будто я поверю в то, что, если бы я прибыл в Цитадель в поисках мира, мне бы позволили нечто иное, кроме как ползать перед вами на животе, вернее на том, что от него осталось. В общем, стойте, сидите, главное – помолчите немножко, я сейчас закончу.
– Что закончите? – спросил Ворбис.
– Мирный договор, – ответил тиран.
– Но мы как раз прибыли его обсуждать.
– О нет, – ящерица улыбки снова пробежала по его лицу. – Вы прибыли его подписать.
Ом глубоко вздохнул и двинулся дальше.
Лестница была довольно крутой, и он прочувствовал каждую ступеньку, пока катился по ней, по крайней мере, слава богам, что, прибыв вниз, он упал на брюхо.
Ом заблудился, правда куда предпочтительнее заблудиться в Эфебе, чем оказаться в подобном положении в Цитадели. По крайней мере, здесь нет таких зловещих подвалов.
– Библиотека, библиотека, библиотека…
Брута говорил, что в Цитадели тоже есть библиотека. Он даже описал ее, так что Ом примерно знал, что искать.
Внутри должна быть по меньшей мере одна книжка.
Мирные переговоры проходили не слишком успешно.
– Вы напали на нас! – утверждал Ворбис.
– Я бы назвал это обороной на упреждение, – возразил тиран. – Мы видели, что произошло с Истанзией, Бетреком и Ушистаном.
– Они познали истину Ома!
– Ага, – согласился тиран. – Видимо, в итоге они ее все-таки познали.
– И сейчас являются достойными членами Империи.
– Ну да, – снова согласился тиран, – в этом мы не сомневаемся, но предпочитаем вспоминать их такими, какими они были. Перед тем как вы послали им свои письма, заковывающие разум людей в кандалы.
– Это направило их на правильный путь, – изрек Ворбис.
– Кандальные Письма, – промолвил тиран. – Кандальные Письма к Эфебам. Забудьте Ваших Богов. Будьте Покорны. Учитесь Бояться. Не хватало только нам, проснувшись как-то утром, обнаружить на своей лужайке перед домом пятьдесят тысяч вооруженных легионеров.