– Ну, с формальной точки зрения, он еще не посвящен в сан, – неуверенно промолвил епископ Трим. – Но, конечно, как все мы знаем, есть прецедент…
– Э-э… Урн… осел! – быстро выпалил Нюмрод, но потом, поняв, что выразился несколько нескладно, тут же прикрыл рот ладонью и покраснел от стыда и смущения.
Ворбис улыбнулся.
– Добрый брат Нюмрод прав, – кивнул он. – Осел тоже не был посвящен в сан, правда, вполне возможно, в те далекие дни требования не были столь суровыми, как нынче.
Раздался хор угодливого хихиканья, характерного для людей, чья работа, а возможно, и жизнь тоже целиком зависела от капризов человека, любящего отпускать не слишком остроумные шутки.
– Но осла произвели всего лишь в епископы, – напомнил епископ Трим, которого коллеги меж собой называли не иначе как Самоубийцей.
– И надо сказать, он этому посту вполне соответствовал, – резко произнес Ворбис. – А теперь все свободны, включая поддьякона Нюмрода.
Нюмрод даже побледнел, услышав о столь резком повышении по службе.
– Но архиепископ Брута останется, – добавил Ворбис. – Мы желаем говорить с ним.
Иерархи удалились.
Ворбис расположился на каменном кресле под бузиной. Дерево было древним и огромным, совсем не похожим на недолговечных родственников, что росли за пределами сада. На ветвях уже зрели ягоды.
Пророк сидел, положив руки на каменные подлокотники и скрестив пальцы. Некоторое время он тяжелым взглядом мерил Бруту.
– Ты… поправился? – спросил он наконец.
– Да, господин, – ответил Брута. – Но, господин, я не могу быть епископом, я ведь не умею даже…
– Уверяю, эта работа особого ума не требует, – успокоил его Ворбис. – Иначе епископы с ней не справлялись бы.
Снова воцарилась долгая тишина.
Когда Ворбис снова заговорил, могло показаться, что каждое свое слово он достает с огромной глубины.
– Мы уже говорили о природе действительности?
– Да.
– И о том, что постигаемое не всегда является фундаментальной истиной?
– Да.
Снова пауза. Высоко в небе парил орел, высматривавший на земле черепах.
– Наши странствия по пустыне… Вряд ли у тебя сохранились о них четкие воспоминания.
– Отнюдь.
– Этого и следовало ожидать. Солнце, жажда, голод…
– Мою память запутать очень трудно, господин.
– Ах да, помню, помню…
– Вот и я тоже, мой господин.
Ворбис чуть наклонил голову и искоса посмотрел на Бруту, словно пытался что-то спрятать за своим лицом.
– Со мной в пустыне говорил Великий Бог Ом.
– Все верно, господин. Он говорил. Каждый день.
– Знаешь, Брута, у тебя сильная, хотя и примитивная вера. Я прекрасно разбираюсь в людях.
– Да, господин. Господин?
– Слушаю тебя, мой Брута.
– Нюмрод сказал, что вы, господин, вывели меня из пустыни.
– Помнишь, что я говорил о фундаментальной истине, Брута? Конечно, помнишь. Есть физическая пустыня, но есть еще и пустыня в душе. Мой Бог вел меня, а я вел тебя.
– А. Да. Понимаю.
Парившая по спирали точка, которая на самом деле была орлом, вдруг на мгновение застыла. Потом орел сложил крылья и камнем упал вниз…
– В той пустыне мне было многое дано, Брута. Многое было познано. Теперь я должен поделиться своими знаниями со всем миром. Это святая обязанность пророка. Пойти туда, где еще никто не бывал, и вернуться с истиной.
…Обгоняя даже ветер. Сейчас его мозг и тело исполняли обязанности простой оболочки, в которой воплотилась сама целеустремленность…
– Я не ожидал, что это произойдет так скоро. Но мои шаги направлял Великий Ом. А теперь, когда сенобиархия в наших руках, мы станем… ее использовать.
Орел упал на склон холма, схватил что-то и опять начал набирать высоту…
– Я всего лишь послушник, господин Ворбис. Я – не епископ, если даже меня станут так называть.
– Ничего, ты привыкнешь.
Обычно процесс формирования мыслей Бруты был довольно-таки длительным, но как раз сейчас одна такая мысль обретала форму. Она касалась позы, в которой сидел Ворбис, его голоса…
Ворбис боялся Бруты.
«Почему он меня боится? Из-за пустыни? Кому какое дело до того, что произошло на самом деле? Скорее всего, так было всегда. Вероятно, это осел, а вовсе не Урн, нашел в пустыне оазис, забил там копытами льва и обеспечил своего хозяина водой.
Или это из-за Эфеба? Но кто меня послушает? И опять-таки – кому какое дело? Он – Пророк сенобиарх. Он может приказать убить меня. Все его поступки правильны. Все его слова правдивы.
Фундаментально правдивы…»
– Я хочу показать тебе нечто удивительное, – сказал Ворбис и встал. – Ты идти можешь?
– О да. Нюмрод несколько перестарался. Я страдаю в основном от солнечных ожогов.
Когда они выходили из сада, Брута заметил то, на что раньше не обратил внимания. В саду дежурили вооруженные луками священные стражники. Они стояли повсюду, в тени деревьев, в кустах – не слишком заметные, но и не старающиеся спрятаться.
Лестница вела из сада в лабиринт подземных тоннелей, которые были проложены под храмом и, несомненно, под всей Цитаделью. За ними на почтительном расстоянии бесшумно двинулись два стражника. Брута шел за Ворбисом по тоннелям, пока они не оказались в зоне ремесленников, где кузницы и мастерские располагались вокруг одного огромного фонаря. Дым и едкие пары поднимались по стенам из обтесанного камня.
Ворбис прошел прямо к большой нише, освещенной красным светом горнов. Несколько рабочих толпились вокруг чего-то широкого и выпуклого.
– Смотри, – сказал Ворбис. – А, что думаешь?
Это была черепаха.
Литейщики и кузнецы постарались на славу, они даже воспроизвели узор на панцире и чешуйки на лапках. Черепаха была около восьми футов длиной.
У Бруты зашумело в ушах.
– По стране ходит губительная ересь, верно? – усмехнулся Ворбис. – Мятежники считают, что живут на спине Великой Черепахи. Так пусть же они и умрут на ней.
Только после слов Ворбиса Брута разглядел кандалы, прикрепленные к каждой железной лапе. Человека можно было разложить на черепашьем панцире и надежно сковать по рукам и ногам.
Он наклонился. Да, внизу была предусмотрена топка. Некоторые аспекты мышления квизиции оставались неизменными.
Такая масса железа будет нагреваться целую вечность, боль будет нарастать постепенно. Значит, мятежник вполне успеет раскаяться, все вспомнить и рассказать…