– Ну, что думаешь? – осведомился Ворбис.
– Очень оригинально.
– Это послужит хорошим уроком для всех готовых свернуть с пути истинного знания, – кивнул Ворбис.
Когда Брута выпрямился, Ворбис посмотрел на него так внимательно, словно пытался прочесть мысли в его голове.
– А теперь оставь меня, – велел Ворбис. – Отдыхай сколько угодно… сын мой.
Брута медленно брел по Месту Сетований, погрузившись в непривычные мысли.
– День добрый, ваше преподобие.
– Ты уже знаешь?
Лицо Себе-Рублю-Руку Достаба расплылось в улыбке, точно солнце взошло над кувшином теплого холодного-как-лед шербета.
– Ходят слухи, – произнес он загадочно. – Возьми плитку Клатчской Услады. Бесплатно. Или леденец-напалочник.
Народу на площади собралось больше, чем обычно. Даже горячие пирожки Достаба продавались как горячие пирожки.
– Сегодня здесь людно, – заметил Брута, думая совсем о другом.
– Время Пророка, – пожал плечами Достаб, – в лице которого является миру Великий Бог. Думаешь, сейчас людно? Подожди пару-другую деньков. Тут яблоку будет негде упасть.
– А что должно случится?
– Ты в порядке? Выглядишь несколько бледновато.
– Что должно случится?
– Судилище. Ну, сам понимаешь… Книга Ворбиса… Э-э, – Достаб наклонился ближе. – Может, по старой памяти подкинешь намек? Бог там ничего не говорил касательно пользы той или иной пищевой отрасли?
– Не знаю. Кажется, ему хочется, чтобы люди выращивали побольше салата.
– Правда?
– Это только предположение.
Достаб криво усмехнулся.
– Да, конечно, но это твое предположение! Как говорится, намек понял, немедленно седлаю верблюда и выезжаю. Странное дело, но я знаю, где можно приобрести несколько акров хорошо орошаемой земли. Может, стоит прикупить ее прямо сейчас, опередить толпу?
– Знаешь, вреда не будет.
Достаб подобрался еще ближе. Это было не трудно. Достаб мог подобраться к чему угодно и к кому угодно. Даже крабы завидовали тому, как ловко он передвигается боком.
– Забавно, правда? – спросил он. – Я имею в виду… Ворбиса.
– Забавно?
– Наводит на определенные мысли. Урн, наверное, тоже был самым обычным человеком, ходил, как ты и я, ковырялся в носу… Забавно.
– Да что забавно-то?
– Все.
Достаб заговорщически усмехнулся Бруте и тут же продал паломнику со стертыми ногами лечебную скипидарную мазь, о чем тот еще не раз пожалеет.
Брута добрел до своей опочивальни. В это время дня здесь никого не было – пребывание в опочивальне не поощрялось, ибо вид твердого как камень матраса мог навеять греховные мысли. Нехитрый Брутин скарб куда-то исчез. Возможно, у него теперь есть отдельная келья, только ему об этом еще никто не сказал.
Брута чувствовал себя совершенно потерянным.
Он лег на койку – на всякий случай – и обратился с молитвой к Ому. Ответа не последовало. Все как прежде, Бог опять перестал ему отвечать – вот только раньше Брута и не ждал никакого ответа, а поэтому не особо беспокоился. Бог все слышит – но если каждого верующего удостаивать ответом?…
А теперь слышать стало некому.
С таким же успехом он мог обращаться к самому себе и самому же себе отвечать.
Как Ворбис.
Эта мысль не желала уходить. Замкнутый на себе разум – кажется, так говорил Ом. Ничто не входит, ничто не выходит. Значит, Ворбис способен слышать только далекое эхо собственной души. И из этого он выкует Книгу Ворбиса, и Брута даже знал, какими будут Заповеди. Там будет вестись речь о священных войнах и крови, о крестовых походах и крови, о благочестии и крови.
Брута встал, чувствуя себя полным дураком. Однако мысли и не думали уходить.
Он был епископом, но понятия не имел, чем занимаются епископы. Епископов он видел только издалека, когда они проплывали мимо, словно спустившиеся на землю облака. Он же умел только одно.
Какой-то прыщавый мальчик рыхлил мотыгой огород. Он с изумлением уставился на Бруту, когда тот попытался отобрать у него мотыгу, и настолько оторопел, что некоторое время наотрез отказывался выпускать из рук инструмент.
– Я все-таки епископ, – сказал ему Брута. – Кроме того, я некоторое время наблюдал за тобой – ничего ты не умеешь. Пойди и займись чем-нибудь другим.
Брута с яростью набросился на сорняки. Его не было всего несколько недель, а вся земля покрылась зеленым ковром.
«Ты стал епископом. Потому что был хорошим. И есть железная черепаха. На тот случай, если станешь плохим. Потому что…»
…В пустыне были два человека, но Ом разговаривал только с одним.
Раньше он этого не понимал.
Ом разговаривал именно с ним. Да, надо признать, он говорил не совсем то, что приписывали ему пророки. Возможно, он вообще не говорил ничего из того, что ему приписывают…
Брута дошел до конца борозды, после чего переключился на фасоль.
Лю-Цзе внимательно следил за ним из своей хижины, полускрытой среди земляных куч.
Еще один амбар. За последние дни Бедну довелось посетить немало амбаров.
Они начали с телеги и целую уйму времени потратили на то, чтобы максимально уменьшить ее вес. Основной проблемой стал привод. Его устройство пришлось обдумывать особенно тщательно. Шар хотел вращаться значительно быстрее, чем соглашались вращаться колеса. Возможно, это была какая-то изощренная метафора.
– И я не могу заставить ее ехать задом! – воскликнул он.
– Не волнуйся, – успокоил его Симони. – Задом ехать и не придется. Как дела с броней?
Бедн расстроенно махнул рукой.
– Это деревенская кузница! Длина машины двадцать футов. Захарос способен делать пластины только несколько футов длиной. Я пытался приколотить их к раме, но она разваливается под их весом.
Симони посмотрел на скелет паровой тележки и сложенные рядом пластины брони.
– Ты когда-нибудь бывал в бою, Бедн? – спросил он.
– Нет. У меня плоскостопие. К тому же я не слишком силен.
– А тебе известно, что такое «черепаха»?
Бедн почесал в затылке:
– Э-э, ладно. Ответ: маленькое земноводное в панцире – правильно? Потому что ты знаешь, что я это знаю.
– Я имею в виду «черепаху» из щитов. Когда ты атакуешь крепость или стену, а противник бросает на тебя все, что у него есть, каждый солдат поднимает свой щит и… сцепляет его со щитами других солдат. Выдерживает очень большой вес.
– Перекрытие, – пробормотал Бедн.