Он с силой воткнул топор в полено и направился к калитке. Когда-то он дружил с Мишкиным отцом. Они вместе воевали в Красной Армии, и, когда Мишкин отец умер, он старался опекать его семью. Федор Васильевич всегда готов был помочь им. Сережа очень хотел пойти с ним, но отец наказал ему доделать работу, а уж спорить с отцом мальчишка никогда не решался. С большим трудом он вытащил топор и продолжил колку дров. Работа спорилась, и тревога за друга как-то отступила на второй план.
Когда Сергей заканчивал колоть дрова, вернулся озабоченный отец. Он был очень спокойным и смелым человеком и, наверное, не боялся ничего на свете, но в этот раз было заметно, что он нервничает.
– Пойдем-ка со мной! – позвал он Сережку. – И захвати с собой Шарика. Пусть он поможет поискать.
Отвязав Шарика, страшно обрадовавшегося неожиданной вечерней прогулке (ведь обычно ему до утра приходилось сторожить дом) и весело запрыгавшего вокруг хозяина, Сережа выбежал из калитки вслед за отцом, который, не оглядываясь, шагал в сторону аптеки.
– Мишка так и не нашелся? – спросил Сергей у отца, когда, весь запыхавшийся, наконец нагнал его. Беспокойство вспыхнуло в нем с новой силой, но он пока еще верил, что с рассудительным и в общем-то осторожным Мишкой все в порядке и тот вот-вот отыщется.
– Нет, – отрывисто ответил отец, который вообще не отличался многословием. Раньше он работал лесником и привык к одиночеству и тишине. – И этот его аптекарь клянется, что ничего не знает. Надо бы обыскать его дом. – Федор Васильевич даже сплюнул под ноги, показывая тем самым свое отношение к старику.
Оставшуюся часть пути по затихшему, погружавшемуся в сон городку оба сосредоточенно молчали. Каждый строил свои догадки о произошедшем, но вслух их не высказывал. Зачем зря болтать, если не знаешь, что на самом деле случилось. Только резвившемуся Шарику все было нипочем. Он то забегал далеко вперед, то отставал, обнюхивая какое-нибудь дерево, то начинал переругиваться с другими собаками, отвечавшими ему из-за заборов. Но по мере приближения к аптеке, жизнерадостность пса исчезала. Он уже никуда не забегал, а шел крадучись, настороженно и все время к чему-то принюхивался. Настороженность животного передалась и людям, и они, сами не отдавая себе отчета почему, стали ступать тихо-тихо, как на охоте.
Одноэтажное, зато довольно длинное здание аптеки было покрашено в темно-зеленый цвет и сейчас, в сумерках, казалось совсем черным. Ни один луч света не проникал сквозь плотно закрытые ставни. Наверное, человеку, только приехавшему в город, показалось бы, что в этом мрачном доме давно никто не живет. Даже крест на вывеске над дверьми аптеки, который должен был символизировать помощь, здесь казался каким-то зловещим и пугающим, будто ночью на кладбище. Около самой аптеки Шарик остановился и угрожающе зарычал. Миролюбивый пес делал это только в самых крайних случаях.
– Вот видишь, собаку не проведешь, – пробормотал словно про себя отец. – Он что-то чует. – И Федор Васильевич решительно подошел к двери. Он подергал за колокольчик и, не дожидаясь ответа, громко и резко постучал.
– Сейчас-сейчас! Уже иду! – раздался из-за двери недовольный и заспанный голос, сопровождаемый шаркающими шагами.
Где-то через минуту, когда Федор Васильевич уже стал терять терпение, дверь, издав противный скрип, полоснувший по нервам, медленно приотворилась, и из-за нее высунулась всклокоченная голова аптекаря с настороженным взглядом. Против обыкновения всегда столь аккуратный старик казался каким-то взъерошенным, да и одет был не в свой неизменный черный костюм, а в какой-то неопрятный халат. Так должен был выглядеть только что проснувшийся человек, и аптекарь явно хотел убедить незваных гостей, что они его разбудили. Но пронзительный, колючий взор никак не вязался с этим заспанным обликом.
– Что вам угодно? – спросил аптекарь резким тоном, но в то же время со старомодной, какой-то дореволюционной вежливостью. – На что жалуетесь? Живот? Голова? Лихорадка?
В этот момент Шарик с громким лаем бросился на хозяина дома. Аптекарь проворно захлопнул дверь, а пес с яростью кинулся на нее, словно пытаясь прорваться сквозь преграду. На него не подействовал даже окрик Федора Васильевича, и только когда тот замахнулся ногой для удара, пес, жалобно скуля, отскочил в сторону, продолжая зло глядеть на дверь, за которой скрылся старик, и издавая глухое ворчание.
– Если вы пришли травить меня собакой, то убирайтесь вон! – Аптекарь был явно напуган и раздражен. – Я найду на вас управу!
– Успокойтесь! Собака больше на вас не кинется! – крикнул отец. И как бы про себя добавил: – Пока я ей не прикажу.
– Тогда что вам нужно? – Старик продолжал разговаривать через закрытую дверь.
– Мы ищем мальчика, который был у вас и исчез. – Федор Васильевич старался говорить как можно спокойнее, хотя внутри него все бурлило.
– Нету у меня никакого мальчика. Я вам это уже объяснял! – все с тем же раздражением крикнул старик. И гораздо мягче добавил: – Если вы говорите о Мише, то я сам волнуюсь, куда он делся. Сегодня он должен был прийти ко мне и не выполнил обещания.
– Мне нужно самому убедиться в этом! – продолжал настаивать отец. – И потом, что-то долго нам никто не открывал.
– Я не позволю устраивать в моем доме обыск из-за нелепых подозрений! – кипятился аптекарь. – И если я крепко спал, то это еще не повод вламываться ко мне посреди ночи.
– Если ты сейчас же не откроешь, – потерял терпение Федор Васильевич и резко перешел на «ты», – то завтра тебе устроят обыск по полной программе! Я тебе это обещаю. НКВД перероет всю эту аптеку, которая, кстати, не твоя, а государственная. И вообще, давно пора разобраться, кто ты есть и откуда ты тут такой взялся. Уж не из белых ли? Больно похож.
Угроза возымела действие. Когда-то Федор Васильевич воевал вместе с теперешним милицейским начальником, и тот очень его уважал. Все в городе знали это и в случае чего обращались за помощью к нему точно так же, как к представителю власти. (Мог ли он тогда знать, что эта дружба в 1937 году обернется для него сибирской ссылкой?) Как бы то ни было, но дверь снова заскрипела и приоткрылась. Оттуда сразу пахнуло какими-то медикаментами и чем-то горелым.
– Войдите! – буркнул старик. – Но без собаки.
Приказав глухо рычащему Шарику сидеть и дожидаться, Федор Васильевич уверенно прошел в дверь. Промедлив секунду, Сергей отправился следом за отцом, рассудив, что если тот не запрещает ему этого, то, значит, можно пройти. Аптекарь недовольно покосился на мальчишку, но ничего не сказал. Сережа даже поразился, насколько отличается теперешняя озлобленность старика от того своеобразного радушия, с которым он принял их с Мишей в прошлый раз.
Внутреннее помещение аптеки поражало своей мрачностью. Казалось, здесь не нашлось места ни для одной светлой краски. Темные стены, тусклый, мерцающий свет керосиновой лампы, лишь слегка разгоняющий тьму, ряды тяжелых книг в черных и темно-коричневых переплетах. Даже приборы, которых оказалось неожиданно много, куда больше, чем в школьном кабинете физики, поблескивали не весело, как там, а как-то зловеще. Сергей невольно поежился: недавно на истории он проходил Средние века, и все эти вещи, эта комната почему-то вызвали у него ассоциацию с застенками инквизиции. Он только поражался: как это Миша мог добровольно приходить в такое место. Но спрятаться здесь действительно было совершенно негде.