— Мало того, что я занимаюсь твоими девицами, так еще и за тебя волнуйся!
— А ты не волнуйся, — проворчала я, засовывая в рот котлету со сковородки. — Что со мной случится?
— Разогреть трудно? — прошипела мама.
— Люблю холодные, — честно ответила я. — Мне Пенс не звонил?
— Звонил, — сказала мама. — Раз триста. Просил ему перезвонить, как появишься. Между прочим, за тебя волнуется масса народа.
— Лучше бы он не болтался в другом измерении, — мрачно сказала я, пододвигая к себе телефон. — Никто бы тогда не волновался за меня, беспомощную и одинокую.
Я набрала номер.
Пенс ответил сразу.
«Сейчас начнет рычать, — устало подумала я. — Сегодня у меня такой вот несчастный день. На меня рычат, на меня нападают, и меня пытаются убить. Интересно, какое число? Может, тринадцатое?»
— Сашка, все в порядке? — проговорил Пенс, явно перенервничавший.
— Все в порядке, шеф, — отчиталась я. — Можно выступать всей армаде. Путь свободен.
— Я серьезно тебя спрашиваю! — вскипел Пенс. — Я так перепугался!
— Чего? — безмятежно поинтересовалась я. Ужель о нападении на меня уже сообщили по центральному радио? Или Пенса посетило видение?
— Как чего? — удивился Пенс. — Ты что, ничего не знаешь?
— Чего не знаю? — переспросила я.
— Лариков извелся. Ему кто-то позвонил и сказал, что, если ты не перестанешь совать нос не в свои дела, тебя научат, как себя вести. Он поехал сейчас за тобой, а я ждал его звонка.
Какая прелесть-то, а?
Я задумчиво вертела платочком. Платочек был очень и очень красивым — даже клетка на нем была необычной.
— Сашка, ты чего молчишь?
— Думаю, — сказала я. — «Несчастья начались — готовьтесь к новым…»
— Это о чем?
— Все о том же…
Я повесила трубку и уставилась в потолок.
Мои глаза, явно не сообразуясь с возбужденным духом, слипались. Я так устала, что готова была заснуть прямо на стуле.
* * *
Сон мне снился дурацкий.
Я сидела в совершенно пустом зале и смотрела спектакль. Декорации на сцене были какие-то чересчур модернистские — лестница да ведро рядом с ней. Больше загромождать сцену режиссер ничем не стал. К ведру регулярно подходили актеры и красили эту лестницу, отчего я ощущала запах краски.
Да так явственно, что меня прямо во сне тошнило.
Роли исполняли мои подозреваемые. Причем держались они как-то сплоченно, будто целая шайка.
Более того, они зачем-то упорно таскали по сцене бренные останки несчастного Гордона, то выдавая его за Тень отца Гамлета, то за Полония.
Двое были в масках, как я поняла, те личности, с которыми я еще не встретилась. То есть с кем-то я, может быть, и встретилась, просто он лица мне своего не представил.
Ванцов играл Гамлета в милицейском мундире, задумчиво расхаживая по сцене со шпагой наперевес. От этого вид у него был уморительный.
— О человеке этом сожалею, — неожиданно громко и звучно, направив свой взгляд прямо на меня, произнес один из людей в маске.
Но, видно, так судили небеса,
Чтоб он был мной, а я был им наказан
И стал бы их карающей рукой.
Я тело уберу и сам отвечу
За эту кровь. Еще раз — добрый сон.
Ванцов был удивлен не меньше меня. А тот, кто это сказал, вдруг резко подошел и задернул занавес.
Я провалилась в темноту и в полное забвение…
Когда я проснулась, было уже раннее осеннее утро, но солнце сияло ослепительно, на небе — ни облачка.
Как будто и не было вчерашнего ненастья…
Я потянулась, возвращаясь в суровую реальность. Как ни странно, мне удалось выспаться.
В кухне раздавались детские голоса — моя маман уже вовсю развлекалась ролью няньки.
Поднявшись с кровати, я посмотрела в зеркало.
— Ну и рожа у вас, Александрина!
Веки были опухшими, как если бы вчера я весь день рыдала, вид какой-то идиотский и напуганный, а глаза вообще округленные, как у взбесившейся кошки!
— С этим надо что-то делать, — озабоченно проговорила я. — Не дай бог тебя увидят — придется отвечать за помешательство несчастных!
Пробралась в ванную, как разведчик, и, набрав полные пригоршни ледяной воды в ладони, опустила в них свою физиономию.
Потом, когда первая часть моих страданий была закончена, я провела щеткой по встрепанным волосам, и, благодаря сим нехитрым манипуляциям, моя физиономия приобрела более-менее божеский вид.
Теперь можно явиться пред людские очи, не опасаясь впечатления, которое могла бы произвести раньше.
* * *
На кухне мои «найденыши», отмытые мамой до блеска, гоняли чаи. Судя по тому оживлению, с которым велась беседа, они вполне расположились друг к другу со своей доброй воспитательницей.
— Ни хрена себе, — простодушно заявила Маринка, уставившись на меня оторопело. — Тебя вчера что, по помойкам менты гоняли?
— Ма-ри-на! — сурово одернула ее мама. — Мы же с тобой договорились, что некоторые слова лучше не употреблять.
— Все, больше не буду, Галиночка Михайловна, — сложила умильно ручки маленькая нахалка.
Я же была расстроена. Значит, мои ухищрения ни к чему не привели и вид у меня помятый.
— Что, так ужасно выгляжу? — пробормотала я, пытаясь разглядеть свои физические изъяны в маленькое зеркальце.
— Нет, просто у тебя вид какой-то ошпаренный, — пояснила Маринка.
— Да нормальный вид, — заступилась за меня Юлька.
— Конечно, — хмыкнула чересчур прямодушная Маринка. — Глаза вытаращенные, как будто ее вчера в темном переулке по голове шарахнули.
Надо же, прямо в яблочко попала!
— Ну, шарахнуть не успели, — меланхолично призналась я, наливая себе кофе. — А напугать удалось.
— Че, правда?
Глаза Маринки засверкали возбужденным блеском.
— Как это? Тебя насильники напугали, да?
Она доверительно смотрела мне в глаза, затаив дыхание и не сводя крайне заинтересованного взгляда.
— Нет, — покачала я головой. — Тот дядька, которого вы видели в окне. Во всяком случае, мне так кажется.
— Саша, — прошептала мама. — Почему же ты мне вчера ничего не сказала? Я бы с ума сошла!
— Вот поэтому я предпочитаю иногда молчать о некоторых происшествиях, связанных с моей работой, — вздохнула я. — Чтоб никто не сходил с ума.