– Да, я кое-что от них узнаю, – согласился шеф. – И использую. Для общего развития, так сказать. Зато я в курсе всех событий, настроений, и мне ясна и понятна атмосфера взаимоотношений в нашем творческом коллективе.
– Понятно, шеф. Вы неплохо устроились, – констатировал я.
– Итак, я повторяю свой вопрос: где ты пропадаешь? – строго посмотрел на меня шеф.
– Я начал новое расследование, – не стал я врать шефу. Да я практически никогда ему и не врал. И очень редко что-либо недоговаривал. Совсем не потому, что я такой святой, а просто не имелось для этого особых причин. Потому что руководителем наш шеф был нормальным, не жлоб и не греб все под себя, как большинство шефов и боссов разных мастей; мужиком являлся отнюдь не плохим, да и ко мне относился хорошо и, кажется, ценил. Хотя и не очень это выказывал публично. В общем, если наши отношения с шефом и нельзя было бы назвать дружескими, то взаимопонимание между нами имелось.
– Какое расследование? – по-деловому спросил шеф.
– Вы ведь слышали про убийство продюсера Лисянского? – спросил я.
– Слышал, – коротко ответил шеф.
– Так вот, хочу докопаться, кто его совершил, – просто сказал я.
– И что ты накопал? – уже с интересом спросил шеф.
– Да почти ничего, – скромно промолвил я, что, впрочем, примерно так и было.
– И все же, – от шефа всегда нелегко отделаться, тем более если он имел к тебе или к твоему делу определенный интерес. А интерес к делу продюсера Лисянского у него, похоже, проклюнулся. – Поделись тем, что удалось выяснить. А там посмотрим, насколько это дело перспективное.
– В общем, выяснить удалось пока маловато, – начал я. – Сначала мы побеседовали с…
– Мы? – переспросил шеф. – Ты с кем-то работаешь?
– Ну да, мы, – ответил я и похлопал себя по груди. – В смысле я.
– Вас понял, – слегка округлил глаза шеф. – В смысле «Мы, Николай Вторый»… У тебя очень завышенная самооценка. Такое случается после премии. Не переживай, это не страшно, – отмахнулся Гаврила Спиридонович, – деньги закончатся, само пройдет.
– Вы будете слушать или как? – недовольно спросил я.
– Да, буду, – со скрытой усмешкой произнес шеф.
– Так вот, – стал продолжать я, – сначала я побеседовал с режиссером Пиктиримовым…
– Погоди-ка, – снова перебил меня шеф, – что-то знакомое, а вспомнить не могу…
– Ну-у, Пиктиримов, Альберт Андреевич, – я снисходительно посмотрел на шефа, сморщившего лоб и погрузившегося в мысли. – Он еще фильм снял «Патология» с выдающимся артистом в главной роли. Такие фильмы еще называют культовыми.
– Что-то припоминаю… – не очень решительно сказал шеф. – Это про психушку, что ли?
– Ну да, – ответил я. – Там еще такой сюжет: родители устраивают своего сынка «полежать» в психушку, чтобы оградить от армии. А потом парень уже сам не хочет из психушки уходить, потому как в отличие от реальной жизни ему в психушке все понятно, удобно, он там прижился и уже сам начинает косить под психа, чтобы его продолжали держать в больничке. И зрителю уже непонятно, косит он или стал настоящим психом. А еще непонятно, кто больше психи: те, кто содержится в психушке, или те, кто живет на воле. И где воли больше – тоже большой вопрос. В общем, философская такая картина… Правда, про нее сейчас забыли, а вот вспомнить об этом фильме – сегодня самое время.
– Все, вспомнил, – сказал шеф с прояснившимися глазами. – А что, весьма толковый режиссер.
– Хороший, – согласился я. – Только фильм этот у режиссера Альберта Андреевича Пиктиримова был последним. Вышел он в две тысячи пятом, и после него – простой. Сидел без работы. Режиссер, понятное дело, запил. Пошли разлады в семье. Жена Пиктиримова терпела три года, а в две тысячи восьмом ушла от него. Официально, с разводом и разделом имущества. Альберт Андреевич вообще стал опускаться. Возможно, и вовсе спился бы, сошел бы с круга и сейчас лежал бы где-нибудь на Ваганьковском… Да нет, какое там, на Ваганьковском, – спохватился я, – на Перепеченском скорее. Но с начала этого года Пиктиримов неожиданно бросил пить, поскольку наметилась реальная перспектива – новый фильм. Сценарий отличный, сюжет актуальный, когда родные и близкие люди кидают друг друга из-за материальной выгоды. Такая криминальная мелодрама, в конце которой все хорошие люди получают по прянику, а все плохие – по заслугам. Продюсировал фильм друг Пиктиримова – Марк Лисянский. Он и поручил снять этот фильм. Но с одним непременным условием: чтобы главную роль в нем исполняла актриса Наталья Аленина.
– Стоп, – шеф опять впал в раздумье. – Это та Аленина, что в «Проселке» снималась?
– Так точно, – по-военному ответил я. – У вас, шеф, феноменальная память. Так вот: эта Аленина родила дочь и пропала. Уехала из страны то ли в Швецию, то ли в Данию. А год назад вернулась в Россию, где ее, сами понимаете, никто не ждал, поскольку все о ней давно забыли.
– Да, у нас это быстро, – заметил шеф.
– Так точно, – снова сказал я и продолжил: – Ну, помыкалась она по разным студиям, в эпизоде снялась, где ее никто и не заметил, в рекламе какой-то… На этом все дело и закончилось: вернуться на экраны страны у нее не получилось. А у Натальи Алениной дочь шестнадцати – нет, теперь уже семнадцати – лет, и ее тоже куда-то устраивать надо. И тут Аленина каким-то образом знакомится с продюсером Лисянским. Не знаю, как у нее, но у Лисянского появляются к ней большие чувства, причем настолько большие, что он этой зимой оставляет свою молоденькую гражданскую жену, весьма прехорошенькую, с которой прожил два года, оставляет ей дом на Рублевке и уходит к Алениной. Он покупает недалеко от своего бывшего особняка новый дом и начинает жить в нем с Алениной и ее дочерью в полноценной семье. Более того, Лисянский находит отличный сценарий для нового фильма, выбирает Пиктиримова режиссером для съемок, вбухивает в фильм девяносто миллионов рубликов и собирается снять Аленину в главной роли, а ее дочь Машу – в эпизодической. Обеспечив тем самым триумфальное возвращение Натальи Валерьевны Алениной в мир большого кино, равно как и возвращение туда же из небытия и режиссера Альберта Андреевича Пиктиримова.
– А девяносто миллионов на фильм – это много или мало? – задал мне шеф такой же вопрос, какой я задавал Ирине.
– Знающие люди говорят, что такая сумма средняя, – ответил я.
– Значит, Лисянский эти деньги в фильм уже вложил? – спросил шеф.
– Вложил. Все бумаги, договора и прочие документы имеются, – сказал я.
– Хорошо, давай дальше, – потребовал шеф.
– Ну, а дальше… Дальше Пиктиримов по окончании майских праздников приступает к съемкам фильма, – продолжил я. – Все идет замечательно, пока ранним утром неделю назад в проулке на задворках ресторана «Ерема» не находят между мусорных баков простреленное в трех местах тело Марка Лисянского.
– Круто… – заметил шеф.