– Да нет никаких рисков, Лихой! – убеждал его Сема. – Мы же будем в доме, буквально в двух шагах от Кати. Я был внутри, изучил планировку. Там можно без проблем спрятаться. Рядом с той комнатой есть подсобка, я там помещусь.
– А я?
– А ты можешь подождать меня тут.
– Сема…
– Хорошо, спрячешься на кухне в кладовке. Кухня рядом. Да ты подумай, какой это шанс! Если Силантьев сорвался с места, тайно сорвался, прошу заметить, если он едет сюда, значит, его сильно прижало. Лихой, мы сможем услышать их разговор. Один-единственный разговор развеет все твои сомнения.
– У меня больше нет сомнений.
– А у Кати они есть, коль уж она решилась на обыск, коль уж она не хотела, чтобы Силантьев знал, где она сейчас.
– Он опасен, Сема.
– Не для Кати и не в данный момент. В данный момент она для него – курица, несущая золотые яйца. Ты уж прости за такое сравнение. Он ее не тронет, побоится. А мы будем рядом. Лихой, я буду рядом, стану контролировать ситуацию. Я не позволю обидеть твою жену. Ты мне веришь?
Он верил, но все равно боялся – до холодной испарины, до дрожи в руках.
– Если мы возьмем Егора просто на подступах к дому, он выкрутится. Это ведь его дом, он в своем праве. Нет, если и брать, то с поличным.
– А ты уверен, что получится с поличным?
– Что-то происходит, Лихой. Я шкурой чую – что-то скоро случится. – Сема помолчал, а потом добавил: – Он ведь не просто так сорвался с места, он вышел черным ходом, не взял свою машину. Он не хочет, чтобы кто-нибудь догадался, что его нет в офисе.
– Сема, он готовит себе алиби! И ты говоришь, что Кате ничто не угрожает?!
– Мы рядом. Мы здесь. С ней ничего не случится! А Силантьев что-то заподозрил, и это неспроста. Он что-то спрятал в этом доме.
– Что он мог тут спрятать? – Андрей поскреб заросшую бородой щеку.
– Да мало ли что! Ты же знаешь Силантьева – он ничего не выбрасывает. Может, и спрятал что-то важное.
– Почему тут? Почему не в городской квартире?
– Может, посчитал, что тут надежнее? – Сема пожал плечами. – А что тут подозрительного? Ну заперта какая-то подсобка, и заперта себе! Кому до этого дело? А в городской квартире целую комнату на замок не закроешь, сразу появятся вопросы.
– У Кати они все равно появились.
– Потому что Катя умная девочка. Может, она не только горевала, но и мысли всякие думала? Думала-думала и придумала! Женский мозг – он же как-то по-особенному устроен, у них же там какие-то другие нейронные связи. И к следователю она зачем-то ездила. Пойдем в дом, Лихой. Только ребятам из наружки скажи, чтобы слали эсэмэски, а не звонили.
Сема повел его не к главному входу, а к невзрачной двери, едва заметной из-за разросшихся туй.
– Все, теперь я главный, – инструктировал он тихим шепотом, пока крались вдоль нагретой солнцем стены. – Если тебе хочется самодеятельности, лучше останься снаружи, потому что в доме ты будешь слушать не свои душевные порывы, а мои инструкции. Уяснил?
– Уяснил. – Андрей глянул на засветившийся экран телефона, добавил: – Силантьев выехал из города, едет сюда.
– Вот и хорошо, что в нашу сторону. Вот мы его и подождем.
В дом вошли через кухню. Сема молча кивнул на полуприкрытую дверь кладовки – тебе туда, дорогой друг. Ему бы поближе к Кате, но спорить Андрей не стал, на цыпочках прокрался в кладовку. Пока устраивался между аккуратными рядами полок с соленьями и вареньями, Семы и след простыл. Через узкую щель в двери Лиховцев мог видеть только черный ход и ничего не слышал, кроме уханья своего сердца.
Потянулись долгие минуты ожидания. Где-то через четверть часа снова пришла эсэмэска, не оставившая никаких сомнений в том, что Силантьев направляется в свой загородный дом, и ждать его осталось совсем недолго. Вот только в темной кладовке это «недолго» превратилось в «бесконечно», и когда тихо скрипнула дверь черного хода, Андрей вздрогнул от неожиданности.
В кухню вошел Силантьев, Андрей видел его сквозь узкую щель. Видел и в глубине души мечтал о том, что Силантьев его тоже заметит и не придется отсиживаться, как крыса в темноте, а можно будет с чистой совестью напасть, врезать по холеной морде, а потом сразу под дых. Но Силантьев не заметил ничего подозрительного, а здравый смысл взял-таки верх над теми чувствами, которые Сема назвал душевными порывами. Уже только одно то, что Силантьев вошел через черный ход. Это говорило о многом, делало Семину версию правильной и работоспособной. Андрею оставалось только ждать и молиться, что с Катей и ребенком все будет хорошо. Сема обещал, а он профессионал, вот только на душе от этого легче не становилось. А потом Андрей услышал голоса – Силантьева и Кати. В затаившемся доме голоса звучали отчетливо и громко, он даже мог разобрать почти каждое слово…
Внутри, там, где у нормального человека находится сердце, у него все клокотало, вскипало и лопалось, оставляя на губах соленый вкус крови. Силантьев говорил, и с каждым сказанным словом становилось все больнее, все солонее и горше. А еще все страшнее…
Его беременная жена сейчас рядом с убийцей. Она вынуждена слушать жуткие признания и угрозы. Она боится, потому что думает, что осталась совсем одна, что никто ее не защитит. А он, ее муж, в это время отсиживается в кладовке среди солений и варений, как распоследний трус, ждет, что Сема решит за него все проблемы.
Семин план был хорош и продуман, вот только он, Андрей Лиховцев, просто физически не мог оставаться в стороне. Чтобы двигаться бесшумно, он снял куртку, ботинки и даже носки, постоял посреди кухни, успокаивая мысли и дыхание. И только успокоившись, почти успокоившись, медленно двинулся вперед.
Сема стоял в коридоре, прижавшись широкой спиной к стене, почти слившись с ней. На Андрея он глянул хмуро, но без особого удивления. Лучший друг знал Лиховцева как облупленного.
А Силантьев все говорил, все рассказывал и, кажется, упивался своим рассказом. Катин голос звучал глухо. Его девочка боялась…
Андрей тоже боялся. Боялся, что не выдержит, сорвется с места и все испортит. Сема его понял, поэтому показал кулак, здоровенный свой кулачище, которым можно сшибить с ног быка. Вот только Андрей знал: сейчас, в нынешнем его состоянии, одним кулаком его не остановить. И Сема это знал, поэтому и инструктировал так жестко перед вылазкой в дом. Он разжал кулак, ткнул себя указательным пальцем в грудь. Жест этот означал только одно – не лезь, дальше я сам!
И он сделал. В тот самый момент, когда Силантьев от угроз собрался перейти к делу, Сема сорвался с места, плавно, без лишних движений, словно тень, скользнул в дверь. Все остальное произошло за доли секунды. По крайней мере, Андрею так показалось. А потом он услышал тихий стон, приглушенный звук падающего тела и почти сразу же бодрый Семин бас:
– Катя, не бойся, это я. Катя, все хорошо, я его того… немножко вырубил.