– Я не боюсь, Сема. – Ее голос был бесцветный, полупрозрачный какой-то голос. Даже с гадом Силантьевым она разговаривала громче.
– Катя, с тобой все в порядке? – Теперь, когда отпала надобность в конспирации и бесшумности, Сема снова превратился в громогласного увальня, он даже двигаться стал по-слоновьи тяжело.
– Со мной все хорошо. Сема, где он?
– Кто, Катя?
– Где Андрей? Где мой муж?
– Катя…
– И не говори мне, что он погиб. Я знаю, слышишь, Сема, я знаю, что он жив. Я уверена!
Ее голос набирал силы с каждым сказанным словом. Еще чуть-чуть – и он бы превратился в крик. А беременным нельзя волноваться…
Андрей зажмурился, а потом шагнул в открытую дверь, как в ледяную прорубь нырнул.
– Катя…
Она сидела в компьютерном кресле, ее запястья были привязаны скотчем к подлокотникам. Сема возился со скотчем, на вошедшего Андрея он даже не смотрел. А вот Катя смотрела – внимательно, во все глаза. И во взгляде ее было столько всего, что Лиховцеву вдруг сделалось жарко и колко где-то в животе, и вместе с зудящим шрамом захотелось содрать со щеки кожу.
– Катя, ты только…
– Я не волнуюсь. – Она встала, потерла поясницу, шагнула Андрею навстречу, спросила: – Почему ты босой?
Андрей растерянно посмотрел на свои ноги. Не такого вопроса он ждал…
– Так получилось, Катя.
Он тоже сделал шаг, один большой широкий шаг, и сразу оказался близко-близко. Так близко, что сумел разглядеть одинокую веснушку на ее носу.
– Так получилось? – Она дотронулась до его щеки, до того самого места, где под щетиной скрывался шрам. – Так получилось?!
И Андрей сразу понял, что сейчас она говорит не о его босых ногах, а о чем-то гораздо более серьезном. Если бы она сейчас заплакала, он бы умер, прямо тут, на месте, но он плохо знал свою жену.
Катя не заплакала, она ему врезала – больно, изо всех сил. Сначала один, а потом и второй раз. По морде…
Андрей стоял, опустив руки, не пытаясь защититься, лишь чуть подавшись вперед, чтобы ей было удобнее его бить. Мимо, волоча по полу зашибленного Силантьева, проскользнул Сема. Именно проскользнул, кинув на Андрея полный злорадства и одновременно сочувствия взгляд.
– Я тебя ненавижу, – сказала Катя и снова потрогала щеку со шрамом. Так ласково его еще никто не трогал.
– Я тоже себя ненавижу. – Ему хотелось ее обнять, сгрести в охапку, прижать к себе крепко-крепко, но руки не слушались, так и висели плетьми. А сам Андрей понимал, что сейчас, вот в эту самую секунду, решается его судьба, и то, что было в его жизни раньше, не идет ни в какое сравнение с тем, что происходит сейчас.
– Хорошо, что ты вернулся. – Катя уткнулась лбом ему в грудь, и сердце перестало биться, затаилось от счастья, и руки наконец ожили, начали слушаться.
У нее были острые, словно пробивающиеся крылья, лопатки и выступающие, как бусины на четках, позвонки. Он пересчитал каждый, от первого до последнего, и зарылся пальцами в рыжие волосы, а потом осторожно положил ладони на ее живот. И тот парень, что был внутри, приветственно толкнул его пяткой в ладонь. А может, не пяткой, а коленкой, но точно приветственно.
А Катя уже стаскивала с него свитер, молча и сосредоточенно. И Андрей испугался этой ее решимости, потому что понятия не имел, что можно, а что нельзя беременным. И Сема пусть и проявил деликатность, но далеко не ушел, а какая в этом доме акустика, Лиховцев прекрасно знал. Но Катя тянула с него свитер, и Андрей был согласен на все, что ей только захочется. Он даже подумал, что ему тоже хочется, хоть и страшно, и немного неловко, и обстоятельства более чем странные. И только когда Катя обеими руками вцепилась с его бицепс, Андрей понял, что рвалась она не к нему, а к его химере, что именно химера нашептала ей правду.
– Три… – сказала Катя и провела пальцем по хвосту химеры.
– Что – три? – Он даже не был уверен, с ним ли она говорит, но все равно спросил.
– Три шипа. У твоей химеры на хвосте три шипа. На той… что я видела, было два. Это Гром, правда?
И она все-таки расплакалась. Катя оплакивала смерть Грома и Андреево спасение, и собственную, едва не загубленную жизнь, а он только и мог, что гладить ее по голове, даже слов правильных не находил, но шкурой чувствовал, как на тех руинах, в которые чуть не превратилась его душа, всходит робкий росток надежды. Все у них теперь будет хорошо. Он теперь костьми ляжет, чтобы сделать это «хорошо» для своей жены и своего ребенка!
Эпилог
Английский газон перед замком был заставлен накрытыми столами. Сам же замок, обычно чопорный и неприступный, изменился до неузнаваемости: цветочные гирлянды и неисчислимое количество разноцветных воздушных шаров придавали ему совершенно легкомысленный вид.
– Не могу поверить, что дед пошел на такие жертвы. – Андрей обнял жену.
Катя звонко рассмеялась, потерлась носом о его плечо.
– Ради своего ненаглядного правнука он готов и не на такое. – Она помахала рукой сидящему в кресле-качалке Старику.
Старик поудобнее пристроил на коленях Андрюху-младшего и помахал в ответ.
– Да, с правнуком у него полное взаимопонимание, – усмехнулся Андрей.
– А с тобой? – Катя погладила мужа по гладко выбритой щеке, заглянула в глаза.
– Ну, мне дед на ночь колыбельные на французском не поет.
– Я серьезно. – Катя нахмурилась.
Андрею не хотелось быть серьезным в такой прекрасный день, но коль уж любимая жена требует…
– Динамика положительная. Вчера дед сказал, что впервые за много лет не думает о компании. Как ты считаешь, это похоже на хорошо завуалированное признание моих деловых качеств?
– Думаю, да.
– Тогда можно считать, что мы оба движемся в правильном направлении.
– Это радует! – Она и в самом деле радовалась. Каждому шагу навстречу, каждому намеку на приближающуюся оттепель. Она сама эту оттепель приближала – мягко, исподволь, но так решительно, что Андрей иногда диву давался, как ловко у Кати все получается.
– А вот и семейство Виноградовых! – Он развернул Катю лицом к замку.
По дорожке рядом с сияющей Марьей вышагивал Сема. На руках он нес крошечную девчушку, наряженную в воздушно-розовое платьице и кокетливую шляпку.
– Куда это вы запропастились? – Андрей похлопал друга по плечу, поцеловал в щеку Марью. – Из церкви полчаса как вернулись. Гости уже ждут не дождутся виновников торжества.
– Я показывал Настене оранжерею, – сказал Сема. – Правда, доча? Мы с тобой цветочки смотрели!
Девчушка радостно рассмеялась, стащила с головы шляпку, замахала перед Семиным носом.
– Хохотушка. Вся в мамочку. – Сема перевел счастливый взгляд с дочки на жену. – Чудо что за девочка!