На прощание я спросила:
– Будешь писать, Лида?
– Непременно! Только не волнуйся, если будут провалы в переписке. В Смольном – как в тюрьме… Какая-нибудь мелочь, пустяк – и я уже разобщена с миром. Тетя больна или уехала на время из Петербурга – и вот уже некому опустить письмо в ящик.
В начале августа Лида уехала в Петербург. Она писала довольно часто, но это были пустые, ничего не значащие открытки. «Крепко целую тебя, дорогая Шурочка! Твоя Лида». А по краю открытки мелконькими буковками: «Тетя Маруся все хворает, я ее совсем не вижу». Или: «Тетя все время на даче, на Черной речке…» Из этого я понимала, что Лиде некому дать письмо для отправки мне. «Значит, и с Алексеем Дмитриевичем Лида не переписывается, бедная!» – думала я. Но мне и в голову не приходило, насколько ей трудно, моей подружке!
Узнала я об этом совершенно случайно. Во время недавних рождественских каникул Ивана Константиновича и Леню осчастливила – наконец! наконец! – сама «тучка золотая»! Впервые за целых три года к ним приехала Тамара. Трудно описать, как ее приезд взволновал и обрадовал Ивана Константиновича! За эти годы она несколько раз обманывала его и Леню. То обещала «приеду на Рождество», то «ждите на Пасху». Прошлым летом случилось даже, что Тамара написала:
«Мы с тетушкой Евдокией Дионисиевной едем на воды в курорт Карлсбад. Проедем через ваш город в ночь с 15 на 16 июля. Если вам нетрудно, дедушка и Леня, приезжайте повидаться со мной на вокзал. Поезд стоит двадцать минут. Успеем наговориться всласть! Вагон международный 1-го класса».
Иван Константинович так расцвел, засуетился с таким добрым, заботливым теплом, что на него просто приятно было смотреть. Леня тоже был веселый – тут уж никаких сомнений быть не могло: на этот раз Тамара приедет, хотя и на двадцать минут всего! Вот и телеграмма, сообщающая номер поезда и номер вагона!
Поезд должен был прибыть в пять часов утра. Задолго до прихода поезда Иван Константинович и Леня, принаряженные, накрахмаленные, напомаженные, выутюженные, начищенные до блеска, стояли на платформе. Шарафут держал корзину цветов, самую большую, какую удалось достать в цветочном магазине. Леня ждал Тамару с красивой бонбоньеркой, а Иван Константинович – с корзиной фруктов. Они стояли на платформе, смотрели в ту сторону, откуда должен был прибыть поезд, и ждали…
И не дождались!
* * *
То есть поезд-то, конечно, пришел. Но из международного вагона никто не выглянул. Ломиться в поезд, будить спящих пассажиров Иван Константинович и Леня, конечно, не стали. Вагонный проводник на их робкий вопрос: «Не знаете ли, в этом вагоне едет графиня Уварова с племянницей?» – пожал плечами и внушительно сказал:
– Пассажиры изволят почивать. Будить не положено.
Спустя несколько дней от Тамары получили открытку с видом «Шпрудель-Колоннаде» в Карлсбаде. В углу открытки было изображение ласточки, несущей в клюве символ счастья: четырехлистный трилистник. Для письменного сообщения места почти не было.
«Дорогие дедушка и Леня! Какая чепуха вышла с поездом! Не сердитесь. Я нечаянно проспала».
В углу открытки около ласточки было нацарапано:
«Эта ласточка несет вам мои поцелуи!»
Иван Константинович пережил этот случай очень тяжело. Такого глубочайшего равнодушия Тамары к нему и Лене он все-таки не ожидал.
– А к кому и к чему она не равнодушна, эта девочка? – сказал папа. – Впрочем, нет, я не прав: есть в мире одно существо, которое этот вундеркинд Тамара даже обожает: самое себя, свою особу! Если бы эта графиня-тетка внезапно обеднела, потеряла состояние, дома, дачи, имение, деньги, Тамара бы в тот же день упорхнула от нее…
– «По лазури весело играя…» – произнесла я вспомнившиеся мне слова Катеньки Кандауровой, сказанные несколько лет назад о Тамаре.
– Вот именно «по лазури весело играя»! – подхватил папа мрачно. – Она бы и не оглянулась на то место, где осталась ее обедневшая тетушка. Ни одной слезы не пролила бы над ее бедой… Вундеркинд!
Но вот после напрасных, не выполненных ни разу обещаний Тамара в самом деле приехала этой зимой – последней нашей институтской зимой! – на рождественские каникулы к Ивану Константиновичу и Лене.
Я видела ее только один раз. Мы с мамой взбунтовались и впервые не согласились идти к Ивану Константиновичу для встречи с Тамарой.
– К Ивану Константиновичу всегда рада пойти! – сказала мама с неожиданным, необычным для нее упорством. – А к Тамаре идти не хочу. Если она помнит нас, если хочет увидеться с нами, пусть приходит к нам.
Тамара в самом деле пришла (вероятно, настояли Иван Константинович и Леня). Они пришли все трое, но говорила одна Тамара. Хорошенькая, прелестно одетая, она трещала обо всем, что угодно, трещала без умолку. Никогда я не слыхала такой неумной, пустой болтовни.
– Ты с Лидой Карцевой в одном классе учишься? – спросила я.
– Увы, в одном! – Тамара сделала гримасу. – С ней ведь беда случилась. Вы слышали?
– Нет, не слыхали. А что?
– Романчик завела. Это Лида-то! Скромница, схимница! И с кем, спросите? С учителем нашим, словесником Денисовым.
Правда, он красивый, даже, можно сказать, породистый, но все-таки… И можете себе представить, три месяца назад Денисов заболевает, не ходит на свои уроки, ничего о нем не известно… Ну, Лидочка наша, конечно, в грустя́х! Днем бледна, ночью плачет… И вдруг случайно она слышит разговор двух наших классных дам между собой, надо ж такое! Одна классная дама говорит: «Почему это Денисов не является на уроки?» – «Денисов? – отвечает другая. – Разве вы не слыхали? У него скоротечная чахотка объявилась, он умирает!» И что бы вы думали? – Тамара обводит нас глазами, словно приберегая к концу самый эффектный номер своего рассказа. – Лида Карцева при всех в рекреационном зале слышит этот разговор о своем драгоценном Денисове и – хлоп в обморок!..
Тамара хохочет.
– А дальше что? – спрашиваю я.
– Чего же еще «дальше»? Ромео помирает, Джульетта лежит в обмороке! – веселится Тамара.
Перевожу глаза на Леню. У него горят уши. Он на меня не смотрит…
В тот же вечер мы с Леней бежим к Лидиной маме – Марии Николаевне Карцевой. Она подтверждает рассказ Тамары: Лида в самом деле лишилась чувств, услыхав разговор классных дам.
Лида давно не имела никаких известий о Денисове. На уроки он не являлся. Она знала, что он болен, но чем болен, тяжело ли, не знала: тети-романистки не было в Петербурге.
Мария Николаевна телеграфировала тете-поэтессе. Та обо всем разузнала и сообщила: Денисов в самом деле был очень сильно болен – у него был тяжелый катар легких. Тетя-поэтесса восстановила нарушенную переписку между Лидой и Денисовым. Весной, когда Лида окончит Смольный институт, она и Денисов обвенчаются и поедут на юг – долечивать легкие Алексея Дмитриевича.
– Шельмы-то какие, Лидка и Алексей Дмитриевич! Потихоньку влюбились, обо всем договорились, нам с отцом одно осталось – благословить!