Я поднял руку:
– Я все сказал. Уезжаем, если только до этого я не найду того чудовищного злодейства, которое, по словам Майкла, чинится над Хью.
– Ты ничего не найдешь. Никаких злодеяний не существует.
Барак повернул коня в обратную сторону, и, проехав мимо пристани, мы вернулись на Устричную улицу. Два нетвердо стоявших на ногах солдата столкнули со своего пути работника. Повернувшись, тот разразился потоком гневных проклятий. Джек указал на знак гостиницы – нарисованный ярко-красной краской королевский лев Англии.
– Вот он, – произнес мой помощник. – Завершим твое дело.
Барак отыскал конюха, принявшего у нас лошадей, и мы вошли в гостиницу. Внутри оказалось жарко и шумно, под ногами шуршала грязная солома. Группа возчиков спорила о том, что тяжелее возить, коноплю или зерно, итальянцы в полосатых шерстяных кафтанах кружком сидели вокруг стола за игрой в кости. Ликон помахал нам из небольшого алькова возле окна, где он сидел вместе с Томом Ллевеллином и каким-то пожилым человеком. Я попросил помощника принести от прилавка дюжину пива и направился к ним. Джордж снял свой полупанцирь и шлем, положив их возле себя на солому.
– Полезное было совещание? – спросил я.
– Не очень. Наверху еще не решили, куда нас отправить: на корабли или на берег, чтобы там отбивать французов.
– На берегу полезнее пикинеры, – заметил пожилой.
Ликон хлопнул Ллевеллина по плечу:
– А Том сумел договориться на валлийском языке с двумя капитанами из Суонси.
– Хорошо, что отец мой не присутствовал при этом и не слышал, как я запинаюсь, – недовольным голосом проговорил юноша.
– Так вот, мастер Шардлейк, – продолжил вице-капитан, – я нашел вашего Филипа Уэста. Он служит помощником казначея на «Мэри-Роз». И корабельные офицеры тоже совещаются сегодня утром. В Божедоме.
– Мы видели его, когда въезжали в город.
– Потом я отведу вас туда. Но сперва позвольте мне представить мастера Джона Сэдлера. Он служит здесь герольдом в роте пикинеров.
Я кивнул пожилому мужчине. Невысокий, коренастый и наделенный обрамленным короткой седой бородкой квадратным подбородком, он поблескивал небольшими жесткими голубыми глазками. Усевшись, я с облегчением стащил с головы шляпу и парик. К нам подошел Джек с кружками и пустил их по кругу.
– А теперь, сэр, – обратился Ликон к Сэдлеру, – расскажите моему другу то, что вам известно о добром человеке Вильяме Колдайроне.
Джон посмотрел на меня с холодной задумчивостью:
– Это не его настоящее имя, если речь идет о моем знакомом. Впрочем, у него были веские причины сменить имя. При крещении его нарекли Вильямом Пайлом. Капитан Ликон расспрашивал здесь всех ветеранов, не знают ли они такого. Я узнал его по описанию внешности. Высокий и тощий, примерно шестидесятилетний сейчас, одноглазый и со шрамом во все лицо.
– Да, это Колдайрон, – подтвердил я.
– А как вы познакомились с ним, сэр? – с любопытством спросил Сэдлер.
– Имел несчастье нанять его в экономы.
Герольд улыбнулся, обнажив бурые пеньки зубов:
– Тогда следите за своим серебром, сэр. A когда вернетесь домой, спросите его, что он сделал с деньгами нашей роты, после того как дезертировал с ними.
– Так он дезертир? А мне наплел, что сражался при Флоддене и убил шотландского короля!
Джон расхохотался.
– И вы поверили ему? – спросил он с насмешкой в голосе.
– Ни на секунду. И я давно выставил бы его, этого лживого и ленивого пьяницу, но мне жаль его дочь, которую он привел с собой.
Сэдлер прищурил глаза:
– Дочь? И сколько же ей лет?
– Примерно двадцать пять, я бы сказал. Высокая блондинка. Зовут Джозефиной.
Мой собеседник снова расхохотался:
– Она и есть! Наш старинный талисман.
– Что-что?
Джон откинулся назад, сложив руки на плоском животе:
– Позвольте мне рассказать о Вильяме Пайле. Как и я сам, он родом из Норфолка. В тринадцатом году нас обоих забрали в армию воевать с шотландцами. Тогда нам обоим было по двадцать лет. Вильям действительно был при Флоддене, но, в отличие от меня, он не стоял на равнине, когда шотландские копейщики бросились на нас с горы. Его отец был старшиной в поместье и добыл для него работу в обозе. И в тот день, как всегда, он пасся в глубоком тылу… Убил шотландского короля… этакая задница! – Он холодно улыбнулся. – И это еще только начало. После войны тринадцатого года, которая научила нас класть хрен на все, как делает всякая затеянная королем война, мы оба остались в армии. Иногда находились в гарнизоне Бервика, иногда в Кале. По большей части, сплошная скука, никаких сражений. Впрочем, это вполне устраивало Вильяма, который любил проводить дни за выпивкой и игрой в кости.
– Итак, вы знали Колдайрона – то есть Пайла – достаточно хорошо? – уточнил я.
– Конечно. Никогда не симпатизировал старому говнюку, однако всегда удивлялся тому, как он обстряпывает свои делишки. Мы прослужили вместе много лет. Меня произвели в герольды, а Вильям так и оставался армейским писарем, не имея других амбиций, кроме как отщипнуть свой кусочек от солдатских рационов и сплутовать в карты. А жениться он не имел никакой возможности при такой физиономии. Позвольте спросить – он говорил вам, что получил свои раны при Флоддене?
– Именно так.
Сэдлер едко усмехнулся:
– А вот как оно получилось на самом деле. Однажды вечером, в замке Карнарвон, Вильям играл в карты. Среди нас был один рослый девонширец, шести футов ростом, буйный во хмелю… В ту ночь все они упились, иначе Вильям передергивал бы осторожнее. Когда девонширец понял, что его надули на соверен, он встал, схватил свой клинок и полоснул шулера по лицу. – Джон снова хохотнул. – Клянусь гвоздями распятия, кровищи-то было! Мы уж думали, он помрет, однако такого жилистого гада, как Вильям, убить трудно. Он поправился и через два года отправился с нами воевать во Францию.
– Помню эту войну. Тогда я уже был студентом.
– Кампания двадцать третьего года представляла собой жалкое зрелище. Солдаты занимались грабежом в окрестностях Кале, да еще сожгли несколько деревень. – Герольд опять усмехнулся. – Да гоняли французских баб по полям – с визгом и подолами, задранными выше их французских задниц.
Сэдлер посмотрел на меня, наслаждаясь моей недовольной физиономией, и продолжил рассказывать:
– Была там одна деревня, все жители которой разбежались, как кролики, едва мы появились на дороге. Мы отправились по домам, чтобы посмотреть, что можно забрать из домов, прежде чем мы сожжем их. И не смотрите на меня такими глазами, мастер: трофеи, отобранные у местных жителей, приносят на войне единственный доход солдатам. Если французы высадятся здесь, они тоже не побрезгуют грабежом. В любом случае, в той навозной куче брать было нечего, кроме нескольких свиней и кур. Мы уже поджигали дома, когда из одного из них выбежала маленькая девочка, рыдавшая во все горло. Ей было года три, и ее попросту забыли. Однако иногда размягчается и солдатское сердце. – Герольд пожал плечами. – И поэтому мы взяли ее с собой в Кале. О девочке заботилась вся рота, мы делились с ней пропитанием. Она была вполне счастлива, и мы сшили ей платьице цветов нашей роты и шляпку с крестом Святого Георгия. – Он отпил пива и усмехнулся. – Видели бы вы эту девчонку, когда она бегала по казарме, размахивая маленьким деревянным мечом, который мы вырезали для нее! Как я уже сказал – она была нашим талисманом.