– По крайней мере, мы знаем, куда они ушли, – сказал он. – У нас полно тому подтверждений. – Перед тем как отключиться, он добавил, надеясь, что ассистентка не успеет ответить: – Кстати, а тебе нравятся сны, которые ты смотришь в том твинк-баке?
– Вы лучше за своими псами приглядывайте.
Эшманн с ноющими почками поплелся в туалет, хмыкая себе под нос.
– Надо бы и мне как-нибудь в бак загрузиться, – пробормотал он.
* * *
– Как они узнают, что мы здесь?
Вик Серотонин остановился, чтобы клиентка его нагнала.
– Может, и не узнают, – заметил он легкомысленно.
Явление пало на землю, или как там это описывать, около поколения назад, а может, и раньше, в старом промышленном квартале, посреди заводов, свалок, складов, доков и корабельных каналов, которые в ту пору соединяли Саудади с океаном. Торговля немедленно прекратилась, но характерная для нее архитектура уцелела, окаймляя Зону бахромой примерно полукилометровой ширины, – лабиринт пустых зданий с просевшими ржавыми крышами и протекающими водосточными трубами, где все стекла были выбиты из перекошенных стальных рам. В паре миль за баром Лив Хюлы Стрэйнт сужалась до аллейки, паутина перекрестков сменялась вкраплениями ухабистых тропок между заводскими зданиями, заваленных мотками кабеля и прогнившими досками. Здесь пахло ржавчиной и химией. Синие эмалированные указатели по углам давно изъела ржавчина, и надписи стали нечитаемы. Элизабет Кьелар исследовала их и вздрогнула.
– Узнают, – сказала она.
– Тогда зачем меня спрашивать?
– Я это чувствую.
– В прошлый раз, – терпеливо напомнил он ей, – только всего и случилось, что ты психанула.
Она сердито глянула на него, – можно подумать, это он из них двоих ненадежен, это ему-де нельзя довериться. За годы здешней карьеры Вик задавался подобным вопросом чаще, чем можно было подумать по его тону. Повернув за угол, оказываешься в ореоле – это бывало ясно по перемене погоды. Сверни в проход между заброшенными фабричными зданиями зимой – солнечный свет упадет в колодец, образуемый стенами, и насекомые закружатся по быстрым прихотливым траекториям, перелетая между бронзовым сиянием и сумраком внутри зданий. Если в Саудади солнечно, то по ореолу мотает клочья тумана. Или, как сейчас, ветер обронит на свалку несколько холодных короткоживущих пригоршен снега. Что бы ни происходило, тени падали под абсурдными для этого времени года углами, словно география вспоминала, каково быть иной.
– Границы нерезки, – подытожил Вик. Надо полагаться на интуицию как на главный смыслоразличитель.
– Когда Тракт Кефаучи впервые упал на землю, они попытались возвести постоянные укрепления. Стены, рвы, бетонные блоки. Но за ночь все это поглощала Зона.
Что-то менялось в воздухе, и наутро блокпост исчезал, а часовые оказывались посредине пятидесятиярдовой свалки, окаймленной сорняками и растрескавшимся бетоном, в месте, которое больше всего напоминало огромный неподвижный парк аттракционов под дождем.
– Теперь их малость попустило, они натягивают колючку в одном месте и опускают в другом; у них это называется «тактика мягкого сдерживания».
Продолжая объяснять это самому себе и размышляя о сложностях своих отношений с Эмилем Бонавентурой, Вик добавил:
– Даже в ореоле нужна удача. Я не из тех, кто уверен на все сто, что вон тот фонарь простоит на своем месте до следующей среды.
– А ты вообще хоть что-нибудь понимаешь? – сердито спросила она. – С какой стати ты ведешь себя так, будто в этом разбираешься, хотя на самом деле ни хрена не понимаешь?
– Тут полно копов. Давай шевели ластами.
Через двадцать минут совсем рассвело, и за ними увязался первый патруль. Вик поторопил Элизабет, они проскочили в ближайшую дверь и оказались на заброшенном складе, где бетонный пол местами вздулся и обнажил грязную почву, а на месте канализационных и водопроводных труб зияли дыры, – отсюда уже давно вынесли все, что могли. Пихнув ее на пол, он прижал руку ко рту клиентки. Элизабет уставилась на него в озадаченной растерянности, словно не могла взять в толк, почему частью поиска ключей к собственной натуре должно стать подобное унижение; матово-серые летательные аппараты Полиции Зоны протиснулись через узкий захламленный проход, заслонили окна, открыли снова, подняв из луж вонючий пар дыханием ядерных двигателей. Воздух задрожал от грохота, а снаружи донеслись крики полицейских в проходах между зданиями.
– Они не нас ищут! – крикнул Вик на ухо Элизабет Кьелар. Но принудил остаться на полу, лежа ничком и вслушиваясь, еще долго после того, как грохот стих, а поисковый отряд удалился. Потом они выбрались наружу, и Элизабет принялась яростно отчищать грязь с одежды. Ландшафт в дальнейшем оставался более-менее неизменным: те же заваленные ржавыми железяками тропинки, затопленные ракетные доки – под водой виднеются утонувшие механизмы, из шахт до самого моря долетает вонь, но экзотические радиохимикаты несколько облагораживают содержимое, заставляя его мерцать во мраке по ночам. Они двигались в неплохом темпе, и Вика Серотонина радовало, что на сей раз, в виде исключения, все идет как по маслу. Но чем дальше, тем чаще все вокруг – каждый проход, каждая заброшенная пристань, каждый подъемный кран, расплавленный или осевший, даже патрульные Полиции Зоны – менялось, морфировало и трансформировалось в нечто непостижимое. Ореол окружал их, накатывая волной. Все таяло и корчилось. Спустя полчаса, застигнутые дождем на границе самой Зоны – отвесные струи казались ртутными против света, и ливень кончился за считаные минуты, – они даже не сумели определить, как и предупреждал Вик, откуда шел этот дождь и как. Хотя по сравнению с тем, что их ждало, обстановка тут была вполне спокойная.
* * *
Действуя в отрыве от патрульных, Лэнс Эшманн вел розовый «кадиллак» по узким проходам и задерживался на каждом перекрестке, чтобы затем, на краткий миг яростно ускорившись, примять колесами заросли сорняков к бетону, и по его манере вождения легко было подумать, что он теряет контроль над машиной. Когда сыщик сам садился за руль, машина словно менялась. Становилась крупным неповоротливым животным, не приспособленным природой ни к охоте, ни к скрытному бегству, но все же решившим, презрев дарвиновские ограничения, освоить и то и другое.
Эшманн вел так, словно у него что-то случилось со зрением, – крепко сжимая руками рулевое колесо, пригибаясь вплотную к ветровому стеклу, – а его ассистентка, страдальчески съежившись на пассажирском сиденье, как могла цеплялась, чтобы ее не выбросило из машины, и взирала на шефа с неприкрытой враждебностью.
– Понять не могу, – сказала она, – зачем вы на этом настояли.
– А ты что, считаешь себя единственным способным водителем на свете?
– Нет!
– Водить все умеют. И всем это нравится.
– Это из-за вчерашнего.
– Я не удостою эту реплику комментария. Иногда надо рулить, а иногда – скакать. Не порти мне чудесный день.