Грохот аплодисментов стих, раскатившись по коридорам приюта остаточными звуковыми волнами. Встав на ноги, Геннадий окинул мертвое кухонное пространство голодным ищущим взглядом.
— У меня не более трех минут… — пробубнил он себе под нос, медленно поводя им из стороны в сторону. — Надо все успеть, пока они не взяли автографы и не пошли поедать угощение. Так, где здесь главное блюдо, которое будут есть ВСЕ?
Запутавшись в разнообразии запахов, Дамбалла замер, осторожно втягивая воздух узкими длинными ноздрями.
— Надо, чтоб наверняка. Шалкар приказал убить всех — и стариков, и детей. Надо подставить группу Амадео по полной, — повторял он вслух приказ шефа, изучая нюансы клубящихся в кухне ароматических потоков. — Слово имеет силу. Но не только звук может убивать. — Дамбалла ухмыльнулся, прищурив неподвижные до откровенной безжизненности глаза. Внезапно сорвавшись с места, он подскочил к раскаленной плите и принялся лихорадочно сбивать крышки со всех стоящих на ней кастрюль. Еще раз принюхавшись, он довольно потер руки. — Вот оно.
Склонившись над невнятно булькающим, подозрительного вида варевом, он извлек из кармана тесных джинсов крошечный плоский пузырек из непрозрачного черного стекла.
— Они должны умереть в долгих мучениях, чтобы успели основательно проклясть артистов Амадео и его самого! Сила множественного и искреннего проклятия потащит их к нам! Какое проклятие может быть искреннее, чем месть зацикленного на своих страданиях эго!
Отвинтив треугольную крышечку, он протянул руку к утробно кашляющей густой кашей кастрюле… И недоуменно оглянулся, переведя взор вниз, на задрожавшие мелкой дрожью, неожиданно ослабшие ноги… Крупные капли пота, выступив на его впалых щеках, побежали по острому подбородку и со смачным хлюпаньем упали в вязкое кастрюльное содержимое. Отшатнувшись от дохнувшей вонючим паром кастрюли, Геннадий с глухим стоном осел на заляпанный многослойными жирными пятнами пол.
— Опять слабость… — испуганно прошептал он, затравленно озираясь вокруг себя. — Что это?
Ухватившись за раскаленную поверхность плиты, не замечая боли ожога, словно его вовсе не было, Дамбалла попытался встать, но запутался в собственных непослушных ногах и неуклюже завалился на бок. Выскользнувший из его ладони пузырек покатился под разделочный стол, убегая от своего неостановимо разливающегося следом содержимого. Едва соприкоснувшись с полом, зеленоватая мутная жидкость тут же испарялась, с тихим шипением исчезая в волнах бесконечных кухонных ароматов.
— Что со мной? — угасающий голос Геннадия отдаленным эхом тонул в шипении испаряющейся неведомой жидкости. Перевалившись на живот, вытянувшись в струну, он попытался дотянуться до приютившегося под столом плоского черного флакончика.
— Шеф уничтожит меня… все пропало… — в отчаянии, не в состоянии превозмочь одолевающую его слабость, Дамбалла уронил лицо на бессильно протянутые руки. И в следующее мгновение его жилистое гибкое тело свилось в тугое кольцо, подчинившись напавшей на него жестокой болевой судороге. Застонав, выгнутый назад Дамбалла закатил глаза и широко открыл рот. Четыре черные тонкие змеи поспешно выползли из погибающего чрева и устремились прочь из кухни, от распластанной по полу ношеной мужской одежды, точно повторяющей контуры столь недавно бывшего в ней человеческого тела. Тела исчезнувшего из нее Геннадия.
— Куда дел браслет, маленький негодник! Отвечай, я тебе говорю! — тряся как плюшевую игрушку безжизненно болтающегося в его руках мальчишку, рычал сквозь стиснутые зубы багровый от усердия Евгений.
— Ворье развели! Ублюдки недоношенные! Государство их кормит, мы бесплатно пляшем, живут на халяву припеваючи, и все равно воруют! — вопила разлохмаченная Вероника, прыгая вокруг странной парочки на единственно обутой ноге и со всей силы лупя сияющей стразами туфлей тощую мальчуковую задницу.
— Ты об него каблук сломаешь, туфли дорогущие, — процедил здоровяк, медленно свирепеющий от непредвиденного упрямства мальца. — Куда золото запрятал, гаденыш?! — взревел он и затряс мальчишку с такой силой, что голова бедняги едва не оторвалась от худой и давно немытой шеи, а затем беспомощно упала на грудь.
— И правда сломаю… — спохватилась красотка, тревожно осмотрела туфлю и ищущим взором огляделась по сторонам. — Тогда чем бы его, чтоб уж наверняка…
— Не надо, дядя, пусти! — внезапно ожил потерявший было сознание мальчишка и ужом завертелся в мускулистых мужских руках.
— Я тебе пущу… — угрожающе прорычал Евгений, с легкостью удерживая извивающееся детское тело под мышкой и таща к себе притулившийся у стены колченогий стул.
— Сейчас ты мне все пароли и явки сдашь, мерзавец…
Положив заревевшего в голос мальчика на стул, он прижал его коленом и принялся стаскивать с бедер широкий кожаный ремень.
— Сейчас… Не хочешь по-хорошему, я тебя по-нашему вразумлю…
— Выбей из него правду, давай! — торжествующе заорала подскочившая к месту грядущей экзекуции Вероника, легко перекрывая орущего благим матом ребенка. — Вжарь ему, Женька, чтоб знал, как воровать!
— Я не бра-а-а-а-а-а-ал!!! — захлебываясь слезами, голосил прижатый к стулу ребенок.
— Не брал, говоришь! — ткнула ему в щеку длинный костлявый палец Вероника. — Не брал! Ты заходил в мою гримерку, когда там никого не было! ТЫ заходил! ТЫ и взял! Сволочь криминальная! — в бессловесной ярости она затрясла и без того едва державшийся на куцых ножках древний стул.
— Не виноват он! — крик вбежавшего в комнату Расула сдвинул и без того пошатнувшееся равновесие ее пространства. Чудом вывернувшийся из-под упавшего на него здоровенного мужика, путаясь в ослабших ногах, мальчонка кинулся к вовремя подоспевшему спасителю.
— Держи его! — командным голосом приказала не потерявшаяся в смене декораций Вероника. Скинув вторую туфлю, голодной фурией она подлетела к изумленно таращившемуся на нее баритону.
— Я не бра-а-а-ал! — вжимаясь в ноги молодого человека, заорал мальчишка куда-то в живот подбежавшей приме.
— Ага! Ска-а-азки рассказывай! — впившись в испуганного ребенка опасно хищным взглядом, протянула Вероника. Посмотрев в лицо ошалело молчавшего Расула, она властно промолвила:
— Бей его!
— Не буду, — в упор глядя на нее, тихо произнес парень и осторожно поднял ребенка на руки.
Раскрыв от изумления ярко накрашенный рот, Вероника отступила на шаг, окинув Расула гневным взором.
— Простите, ЧТО?! — сощурив глаза, процедила она.
— Я не буду его бить, — громко повторил Расул и погладил по голове дрожавшего мальчика. — Он ничего не крал. Да если бы и крал, я бы не ударил его.
— Но он же… — вскинув брови, прошипела красотка.
— Подожди… — просительно кивнул ей Расул. Удерживая мальчика одной рукой, он пошарил в кармане и протянул выжидательно молчавшей Веронике массивный золотой браслет. — Вот… Держи. Твой?