Мейси глотнула хереса и хотела уже ответить, но Присцилла вдруг улыбнулась:
– А пока мы не решили, едем или не едем в Биарриц, я намерена наслаждаться твоим обществом. Надо бы заняться тобой, Мейси.
– Не надо мной заниматься. У меня все хорошо, спасибо.
– Думаешь о Саймоне?
Мейси помолчала.
– Саймона больше нет, Прис. И с каждым днем я укрепляюсь во мнении, что кремация была правильным выбором. Маргарет проявила мудрость. Хотя, думаю, ей нелегко далось это решение. Но теперь все позади. Саймон наконец-то свободен.
– А ты? Ты свободна?
– Не знаю. Не могу сказать. Он будто был в тюрьме. В комнате, где мы могли видеть его – но не могли с ним говорить. Мы попали в вакуум молчания. Бейся, кричи, умоляй – он не услышит.
– Ты не кричала и не умоляла.
– А ты?
– Я – да. Я вопила во весь голос, через Атлантику, каждый божий день в течение многих месяцев после войны, после того как погибли мои братья и умерли родители.
– Прости.
Они посидели в тишине, в уюте давней дружбы. Наконец Присцилла расправила плечи и подалась к Мейси:
– Чуть не забыла. У меня кое-что для тебя есть.
– Для меня?
– Ну да. На прошлой неделе из Франции доставили нашу мебель – то-то было шуму. Как представлю, что теперь ее надо будет обратно тащить, – мороз по коже. Так вот, есть там одна вещица, которая тебе точно понравится. Прими в качестве запоздалого подарка на новоселье. В понедельник отправлю тебе прямо на квартиру.
– Что за вещица?
– Сейчас покажу.
Мейси проследовала за Присциллой в дальний угол гостиной и увидела граммофон на специальном столике красного дерева с инкрустацией из древесины клена.
– Дуглас купил новый аппарат, а этот ищет хозяина. Или хозяйку.
С этими словами Присцилла наклонилась над граммофоном.
– Крышка вот так открывается, на круг ставится пластинка. Заводить с помощью рукоятки. Видишь, вот она, сбоку? Иголку вот сюда. А внизу имеется ящик для хранения пластинок.
– Которых у меня нет.
– Я это предвидела.
Присцилла достала пластинку, установила на проигрыватель, взялась за граммофонную иглу, готовясь поместить ее в бороздку.
– Дуглас обожает этого исполнителя. В Париже он очень популярен, на всех танцульках его ставят. Он цыган. Во Франции их зовут мануш; они в своих кибитках подъезжают к самому Парижу, разбивают лагерь… Музыка тебе понравится – есть в ней что-то такое природное, самобытное.
Зазвучали первые аккорды. Мейси улыбнулась:
– Ты угадала, Прис. Мне действительно очень нравится.
* * *
Поездку в Кент Мейси отложила. В субботу было занятие по ткачеству, не хотелось его пропускать. Как всегда, настроение улучшилось от обилия оттенков и фактур, от мотков окрашенной шерсти, что сохли на специальных крюках, наконец, от признания Марты Джонс: она, мол, хочет вернуть свою фамилию.
– Мне кажется, так я выпущу на свободу нечто запертое вот здесь, – шепнула Марта, указав себе на грудь, и взяла у Мейси бобину, чтобы исправить огрех.
– А как ваша настоящая фамилии?
– Юрошек. Марта Юрошек – вот кто я.
Она улыбнулась, произнося эти слова, просмаковала каждый слог – будто впервые пробовала лакомство.
– Да, я – Марта Юрошек.
Мейси забеспокоилась о судьбе своей учительницы – не слишком подходящее время выбрала Марта, британцы не в том настроении, чтобы демонстрировать толерантность к чужой культуре. И все-таки Мейси ощутила родство с этнической полькой.
– Очень хорошее имя. От него веет силой. И оно очень вам подходит.
* * *
У дверей мастерской Мейси ждал сюрприз. К ней, оказывается, пришли.
– Битти, каким вас ветром занесло?
– Ваш ассистент сообщил, где вас можно найти. Сказал, занятия длятся до полудня.
– Пойдемте в машину. У вас дела в Лондоне?
– Да, я здесь уже два дня. Сегодня уезжаю в Мейдстоун.
Мейси распахнула дверцу «Эм-Джи». Женщины уселись.
– Подбросить вас на Чаринг-кросс?
– Было бы неплохо.
– Значит, вы таки получили вожделенную должность?
Битти покачала головой:
– Нет, к сожалению, я по-прежнему торчу в мейдстоунской редакции.
– Тогда что вы делаете в Лондоне? Ищете работу?
– Не совсем. Я встречалась с издателями.
Мейси переключила скорость, чтобы обогнать гужевую повозку.
– Продолжайте.
– Я поняла, что история, которую вы мне рассказали, для газеты не годится, – передернула плечами Битти. – Было ощущение, что у меня целый рулон ткани, но нет ни швейной машинки, ни выкройки. Поэтому я напрягала мозги, пока они дымиться не начали, и наконец придумала, что делать.
– И что же?
– Вот какая мысль мне пришла: почему бы корреспонденту газеты не стать писателем? Я превратила историю в роман. Там добавила, тут приукрасила. В общем, вы понимаете.
– И роман будет напечатан?
– Чтобы предложить рукописи трем издателям, я извела милю лент для пишущей машинки и обломала восемь ногтей. Зато, вы не поверите, один издатель, кажется, согласился купить мой труд!
– Поздравляю вас, Битти. Это здорово. Если роман будет иметь успех, вы, пожалуй, сможете устроиться в крупное периодическое издание.
– Это вряд ли, – вздохнула Битти.
– Не следует исключать такой поворот событий. Кстати, вы ведь можете написать и еще пару-тройку романов. Наверняка за время работы в мейдстоунской газете вы накопили достаточно ткани. То есть материала. – Мейси улыбнулась. – Вот мы и приехали. Чаринг-кросс.
Битти поблагодарила – за поездку и за то, что Мейси сдержала обещание. Она уже захлопнула дверцу и поспешила к поезду, когда Мейси спохватилась. Опустив оконное стекло, она окликнула журналистку:
– Битти! Как вы назовете роман? Чтобы я знала, какую книгу спрашивать в магазине!
Битти Драммонд сложила ладони рупором и что-то прокричала над деловитой толпой пассажиров. Развернулась и бегом бросилась к поезду. Название романа растворил вокзальный гул. Мейси уловила только одно слово – «месть».
* * *
На улицах Геронсдина не было ни души. Выехав за пределы деревни, Мейси остановила автомобиль, сменила туфли на резиновые сапоги, взяла зонтик и через опустевшие хмельники направилась к поляне. Вдруг она увидела джюклы. Собака стояла возле изгороди, сторожа каждый шаг Мейси.
– Джюклы, что ты тут делаешь?