Гамаш знал, о чем говорит Морен. Он и сам мальчишкой делал это. Видел, как это делают Даниэль и Анни. Детей не нужно было этому учить, это было заложено в них природой – ловить снежинки на язык.
Наступило молчание, и старший инспектор понял, что молодой агент сидит, привязанный к стулу, закинув назад голову, закрыв глаза и выставив язык. Ловит снежинки.
– Хорошо, сейчас, – согласился Гамаш.
Он наклонился, снял с Анри ошейник, подошел к дивану и сел перед ноутбуком.
– Я нашел нужный сайт.
Эмиль устроился рядом и посмотрел на Гамаша в профиль. Теперь, привыкнув к аккуратной бородке Гамаша, Эмиль понял, что она ему идет. Гамаш, не мигая, смотрел на экран, потом повернулся и взглянул в глаза своему наставнику:
– Merci.
Это застало Эмиля врасплох.
– За что?
– За то, что не оставили меня.
Эмиль прикоснулся пальцами к руке Гамаша, щелкнул мышкой, и ролик пошел.
Бовуар уставился на экран. Как он и предполагал, это была нарезка из записей с миниатюрных камер на гарнитурах полицейских. Чего он не ожидал, так это четкости изображения. Он думал, что будет большая зернистость, что лиц будет не разобрать, но изображение было отчетливым.
Как и голоса.
– Наш упал! – Голос Гамаша перекрывает звук выстрелов.
– Вот он, вот он, вот он! – кричит Бовуар, показывая на стрелка вверху на галерее.
Раздается автоматная очередь, камера дергается в сторону, потом падает. Картинка с другой камеры: полицейский на полу в луже крови.
– Наш ранен! – кричит кто-то из команды. – Помогите ему!
Вперед выскакивают двое, автоматными очередями прикрывают третьего. Кто-то подхватывает упавшего, оттаскивает в сторону. Потом вид коридора, бег, преследование стрелка по темным переходам и в большое помещение. Взрывы, крики.
Шеф в черном бронежилете прижимается к стене, в руках у него автомат. Стреляет. Так странно видеть Гамаша с оружием в руках, а тем более стреляющего Гамаша.
– Против нас не меньше шести стрелков! – кричит кто-то.
– Я насчитал десять, – произносит Гамаш резким, четким, ясным голосом. – Двух положили. Осталось восемь. Пять наверху, три здесь. Где медики?
– Идут. – Голос агента Лакост. – В тридцати секундах.
– Один нам нужен живым! – кричит шеф. – Одного взять живым!
И тут начинается настоящий ад: пули ударяют в стену, в человеческие тела, в пол, потолок. Все заволакивает серая дымка, воздух наполняется пылью и пулями. Вопли, крики. Шеф выкрикивает команды, полицейские преследуют стрелков из одной комнаты в другую. Загоняют в угол.
Внезапно Бовуар увидел на экране себя.
Вот он отходит от стены и стреляет. Потом спотыкается, падает.
Ударяется о пол.
– Жан Ги! – Крик шефа.
Бовуар увидел себя распростертым на полу, без движения.
Гамаш бежит, кричит:
– Где медики?!
– Здесь, шеф, уже здесь. – Голос Лакост. – Мы идем.
Гамаш хватает Бовуара за бронежилет, оттаскивает за угол. Выстрелы, свист пуль. Повсюду раздаются звуки взрывов, на экране мелькают крупные планы. Встревоженное лицо шефа, он смотрит вниз.
Арман Гамаш смотрел не мигая, но хотелось ему одного – отвернуться. Закрыть глаза, заткнуть уши, свернуться калачиком.
Он снова вдыхал пороховую гарь, запах дыма, бетонной крошки. Слышал бешеные автоматные очереди. Ощущал карабин в своих руках, выплевывающий пули. И выстрелы по нему.
«Бах-бах-бах!» – раздавались взрывы вокруг. Пули ударяли и отскакивали, рикошетировали, свистели. Буря эмоций. Думать, сосредоточиться было почти невозможно.
И на миг он снова испытал то же, что и тогда, увидев лежащего Бовуара.
Он видел себя на экране, как он смотрит на Бовуара, вглядывается в лицо. Щупает пульс. Камера схватывала не события, а ощущения, чувства. Боль на лице Гамаша.
– Жан Ги? – позвал он, и ресницы инспектора дрогнули, веки открылись, а потом сомкнулись снова.
Пули ложились все ближе, и Гамаш, прикрывая Бовуара, оттащил его еще дальше, посадил спиной к стене, расстегнул бронежилет. Его взгляд скользнул вниз, остановился на ране. Кровь. Рванув карман на собственном жилете, Гамаш вытащил бинт, вложил в руку Бовуара, прижал ее к ране.
Склонился к Бовуару, прошептал ему в ухо:
– Жан Ги, ты должен держать руку вот так. Сможешь?
Бовуар снова распахнул глаза, борясь с забытьем.
– Не уходи от меня, – скомандовал Гамаш. – Ты можешь оставаться в сознании?
Бовуар кивнул.
– Хорошо. – Гамаш посмотрел вперед, туда, где шла схватка, и снова на Бовуара. – Медики уже близко. Идет Лакост, будет с тобой через считаные секунды.
Он помедлил и сделал то, что не было предназначено для посторонних глаз и что теперь видели миллионы. Он поцеловал Бовуара в лоб, пригладил ему волосы и исчез из кадра.
Бовуар смотрел на экран широко раскрытыми глазами сквозь пальцы, прижатые к лицу. Он предполагал, что на ролике будут нечетко зафиксированы события. Ему и в голову не приходило, что камеры зафиксируют чувства.
Страх и смятение. Шок и боль. Жгучая боль в животе, к которому он прижимал бинт. И одиночество.
Он видел на экране собственное лицо, искаженное мольбой в тот миг, когда Гамаш оставил его. Одного и с кровотечением. И он видел, как мучительно было Гамашу оставлять его, подчиняясь долгу.
Картинка переменилась, она показывала остальную группу, преследующую стрелков по коридорам. Перестрелка. Ранен полицейский. Упал стрелок.
Вот Гамаш несется через две ступеньки по лестнице, преследует стрелка, тот поворачивается и… не успевает выстрелить. Гамаш бросается на него, и они схватываются врукопашную. На экране мелькают руки, тела, звучат крики. Наконец шефу удается подхватить автомат, который был выбит из его рук. Размахнувшись, он наносит террористу сокрушительный удар по голове прикладом. Тот падает.
Под объективом камеры Гамаш опускается на колени, щупает пульс террориста, надевает на него наручники и тащит вниз. Там его пошатывает, но он удерживается на ногах. С усилием выпрямляется, поворачивается. Бовуар сидит спиной к стене у дальней стены. Кровавый бинт в одной руке, пистолет в другой.
Хрипы, тяжелое дыхание.
– Я… одного… взял, – говорит Гамаш, переводя дыхание.
С того мгновения, как началось видео, Эмиль не шелохнулся. Ему всего два раза за всю карьеру пришлось использовать оружие. И в обоих случаях он убил человека. Не хотел, но выхода не было.