– Гм. – Старший инспектор отхлебнул чаю и задумался. – И о чем это вам говорит?
Ален Дусе посмотрел на него удивленным взглядом. Он явно не задумывался об этом, а вот теперь пришлось.
– Возможно, он нашел что-то в первой партии и решил, что может обнаружиться еще что-нибудь.
– Но почему с таким опозданием? Если он купил первые коробки летом, то зачем ждать до Рождества?
– Вероятно, он был похож на большинство коллекционеров. Покупает кучу книг, собирается их просмотреть, но они лежат месяцами без дела, пока у покупателя не дойдут руки.
Гамаш кивнул, вспомнив тесноту в квартирке Рено.
– Вам эти цифры говорят что-нибудь?
Он показал Дусе выписанные каталожные номера из дневника Рено. 9-8499 и 9-8572.
– Нет. Но на старых книгах чего только не бывает написано. Некоторые имеют цветовой шифр, другие цифровой, некоторые подписаны. Их цена от этого только понижается, если, конечно, это не подписи Бодлера или Марселя Пруста.
– Как он выглядел, когда пришел за этими книгами?
– Рено? Как всегда. Бесцеремонный, озабоченный. Похожий на наркомана, которому нужна доза. Книгофилы, они все такие, причем не только старики. Посмотрите на детишек, которые выстраиваются в очередь за новой серией похождений их любимого героя. Да, истории – тот же наркотик.
Гамаш знал, что это правда. Но на какую историю напал Огюстен Рено? И где были две эти книги? Не в его квартире и не на его теле. А что случилось с другими книгами из этой коробки? В квартире их тоже не обнаружилось.
– Назад он книг не приносил?
Дусе покачал головой:
– Но вы можете поспрашивать в других книжных лавках. Я знаю, он во все захаживал.
– Я у них спрашивал. Вы последний. И единственный, кто делал закупки в Лит-Исте.
– Только глупцы пытаются продать английские книги в Старом городе.
Зазвонил телефон Гамаша, и он достал его, посмотрел – звонил Эмиль.
– Вы не возражаете? – спросил он у Дусе, и тот кивнул. – Салют, Эмиль. Вы дома?
– Нет, я в Лит-Исте. Удивительное место. Даже понять не могу, как это я не бывал здесь раньше. Ты можешь зайти ко мне сюда?
– Нашли что-нибудь?
– Я нашел Шиники.
– Сейчас буду.
Гамаш поднялся, вместе с ним поднялся и Анри, готовый следовать за Гамашем хоть на край света.
– Фамилия Шиники вам что-нибудь говорит? – спросил он, когда хозяин провожал его до двери.
Было почти четыре часа, и солнце уже зашло. Теперь магазинчик выглядел уютно, он был освещен изнутри, а книги казались всего лишь тенями, которые могут обернуться чем угодно.
Дусе подумал и ответил:
– Нет, к сожалению.
Время, подумал Гамаш, снова выходя в темноту, которая окутала почти все. События, людей, воспоминания. Шиники исчез в бездне времени. Когда за ним последует Огюстен Рено?
Но вот ведь Шамплейн остался и даже вырос.
Однако Гамаш знал, что вырос не человек – тайна. Отсутствие Шамплейна было куда более действенным, чем его присутствие.
Ускорив шаг, они с Анри обгоняли прохожих с пластиковыми канистрами, наполненными «карибу»; на их пуховых куртках светились веселые значки. Они носили улыбки, громадные рукавицы и пушистые яркие шапочки, словно восклицательные знаки на головах. Вдалеке раздавался почти что сказочный звук пластикового рожка. Призыв к оружию, призыв к веселью, призыв к юности.
Гамаш слышал этот звук, но рожок звал не его. Его звали другие дела.
Через несколько минут они с Анри стояли у ярко освещенного здания Литературно-исторического общества. Маленькая толпа зевак уже рассеялась, наверное, их приманили рожки и они решили, что там происходит что-то более интересное. Их звали к жизни, не к смерти.
Гамаш вошел и увидел своего старого наставника в библиотеке, окруженного маленькими стопками книг. Мистер Блейк переместился со своего кресла на диван, и теперь двое стариков оживленно о чем-то разговаривали. Они посмотрели на вошедшего старшего инспектора, помахали ему.
Мистер Блейк встал и указал на свое место.
– Нет-нет, оставайтесь, пожалуйста, – сказал Гамаш, но опоздал.
Вежливый старик уже стоял у своего насиженного кресла.
– У нас состоялся замечательный разговор, – сказал мистер Блейк. – И все о Шарле Шиники. Удивительный человек. Правда, мы склонны к некоторым преувеличениям, – произнес он со смехом.
– Я нашла еще одну, месье Комо, – громко сообщила Элизабет Макуиртер с антресоли и, увидев Гамаша, помахала ему.
Гамаш встретился взглядом с Эмилем и улыбнулся. Его наставник успел одержать здесь несколько побед.
Вскоре все четверо сидели за кофейным столиком.
– Итак, – сказал Гамаш, глядя на три нетерпеливых пожилых лица. – Скажите мне, что вам известно.
– В первую очередь я позвонил Жану, – начал Эмиль. – Ты его помнишь? Мы с ним обедали несколько дней назад в «Шато-Фронтенак».
Гамаш помнил: Лорел и Харди в исполнении Рене Далера.
– Член вашего Общества Шамплейна.
– Правильно. Но он также изучает квебекскую историю. Большинство членов общества заняты этим. Он знал Шиники, но немногим больше, чем я. Шиники был своего рода фанатиком в том, что касается трезвости, он ушел из католицизма и стал протестантом. Он считался немного чокнутым. Сделал хорошее дело, а потом все испортил, ударившись в экстремизм. Я шел домой и проходил мимо Лит-Иста, когда мне вдруг пришло в голову, что они здесь могут знать Шиники. Ведь это же Литературно-историческое общество, и предположительно оно связано с протестантизмом. Вот я и зашел.
Элизабет подхватила нить монолога:
– Он спросил про Шиники. Мне эта фамилия незнакома, но я нашла кое-какие книги в нашем собрании. Его перу принадлежат несколько. Потом подошел мистер Блейк, и я направила месье Комо к нему.
Мистер Блейк подался вперед:
– Шарль Шиники был великим человеком, старший инспектор. Сильно оклеветанный и непонятый. Его нужно числить среди великих героев Квебека, а он по существу забыт, и о нем помнят только за его чудачества.
– Чудачества?
– Нужно признать, что он в некотором роде занимался саморекламой. Вел экстравагантный образ жизни и речи произносил довольно экстравагантные. Харизматик. Но он спас немало людей, построил лечебницу. Когда он был на вершине популярности, десятки тысяч людей, прослушав его лекцию, давали зарок не пить. Он был неутомим. Мм… – Мистер Блейк слегка запнулся. – Потом он зашел слишком далеко, и католической церкви это не понравилось. Ради справедливости нужно сказать, что они несколько раз остерегали его, но он в конечном счете отошел от церкви. Он в гневе покинул ее и стал пресвитерианцем.