– Он не заявлял, что Рим плетет заговоры, чтобы занять владычествующее положение в Северной Америке, и посылает иезуитов, чтобы убить Линкольна? – спросил Эмиль.
– Возможно, он и говорил об этом, – сказал мистер Блейк. – Но он совершал и много добрых деяний.
– И что с ним случилось? – спросил Гамаш.
– Он переехал в Иллинойс и там восстановил против себя столько людей, что ему пришлось уехать и поселиться в Монреале, где он и умер. Да, он женился, у него было двое детей, кажется, девочек. Он умер в возрасте девяноста лет.
– В тысяча восемьсот девяносто девятом году, – уточнил Гамаш и, увидев удивленный взгляд Элизабет, пояснил: – Я нашел это вчера вечером, но там были только даты рождения и смерти и никакой информации о самом человеке.
– «Нью-Йорк таймс» разместила огромный некролог, – сказал мистер Блейк. – Многие считали его героем.
– А многие – сумасшедшим, – добавила Элизабет.
– А с какой стати Огюстен Рено стал бы вдруг интересоваться Шиники?
Все трое недоуменно покачали головой. Гамаш стал размышлять вслух:
– Тут рядом большая пресвитерианская церковь, а в Лит-Исте есть несколько его книг, так можно ли предположить, что одно как-то связано с другим? Что тут существовали какие-то взаимоотношения?
– Между Шарлем Шиники и Лит-Истом? – спросила Элизабет.
– Ну, там был еще Джеймс Дуглас, он, возможно, и был такой связью, – сказал мистер Блейк.
– А кто это? – спросил Гамаш.
Элизабет и мистер Блейк повернулись на своих стульях и уставились в окно. Гамаш и Эмиль тоже посмотрели туда, но увидели только свое отражение.
– Это Джеймс Дуглас, – пояснил мистер Блейк.
Но они продолжали смотреть в окно, и все, что они видели, – это только свое отражение.
– Окно? – спросил наконец Гамаш, прождав достаточно долго и опасаясь, что Эмиль перейдет к другой теме.
– Не окно, а бюст, – сказала, улыбнувшись, Элизабет. – Это Джеймс Дуглас.
И в самом деле, на подоконнике стоял белый гипсовый бюст викторианского джентльмена. Такие бюсты всегда действовали на нервы Гамашу – его пугали эти белые пустые глаза, словно скульптор изображал призрака.
– Он был одним из основателей Литературно-исторического общества, – сказал мистер Блейк.
Элизабет наклонилась к Эмилю:
– Знаете ли, он к тому же был расхитителем могил. Коллекционировал мумии.
Ни Гамаш, ни Эмиль не знали. Но хотели узнать.
– Боюсь, вам придется пояснить, мадам, – с улыбкой сказал Эмиль. – Мумии?
– Вот кто был настоящим оригиналом. – Мистер Блейк, которого эта тема задела за живое, вскочил с места. – Джеймс Дуглас был доктором, очень талантливым врачом. Он мог ампутировать конечность меньше чем за десять секунд. – Увидев их лица, он продолжил не без некоторой укоризны в голосе: – В те времена это было важно. Анестезии тогда не знали. Каждый миг был мучителен. Доктор Дуглас избавил многих людей от лишних мучений. А еще он был блестящим учителем.
– Отсюда и тела с кладбища, – произнесла Элизабет с бóльшим удовольствием, чем можно было ожидать в таком контексте. – Он начал еще где-то в Штатах…
– В Питтсбурге, – вставил мистер Блейк.
– Но его выгнали из города, когда застали на кладбище.
– Тогда было не то что сейчас, – сказал мистер Блейк. – Он был врачом, и ему требовались тела для проведения вскрытий. Тогда было обычным делом выкапывать трупы из безымянных могил.
– Необычно только, что этим занимался сам врач, – произнес Гамаш под приглушенный смешок Элизабет.
– Наверно, вы правы, – после некоторой паузы согласился мистер Блейк. – Так что вопрос о каких-то личных интересах тут не стоял. Он никогда их не продавал, всего лишь использовал тела для обучения студентов, большинство из которых сделали выдающуюся карьеру.
– Но его поймали? – спросил Эмиль у Элизабет.
– Он совершил ошибку. Выкопал известного гражданина, и его узнал один из студентов.
Теперь на всех лицах появилась гримаса отвращения.
– И он приехал в Квебек? – спросил Гамаш.
– Начал обучать студентов здесь, – ответил мистер Блейк. – И еще открыл больницу для душевнобольных рядом с городом. Он, видите ли, был фантазером. Это было время, когда отверженные помещались в места похуже тюрем, запирались там на всю жизнь.
– Бедлам [56] , – сказала Элизабет.
Мистер Блейк кивнул:
– Джеймс Дуглас считался немного странным человеком, потому что считал, что к душевнобольным нужно относиться с уважением. Его больница помогла сотням, может быть, тысячам людей. Людей, которые были никому не нужны.
– Вероятно, он был выдающийся человек, – заметил Эмиль.
– По всем сведениям, это был несчастный, своевольный, самоуверенный человек. Скандалист. Но с бедными и обездоленными он становился совсем другим. Он демонстрировал удивительное сострадание. Странно, не правда ли?
Гамаш кивнул. Вот что делало его работу столь захватывающей и столь трудной. Как один и тот же человек может быть одновременно добрым и жестоким, сострадательным и несносным. Распутать убийство означало скорее узнавать людей, чем события и улики. Людей, которые противоречили друг другу, опровергали друг друга и которые, возможно, даже не знали себя.
– Но где тут мумии? – спросил Эмиль.
– Доктор Дуглас явно продолжал извлекать тела из могил в Квебек-Сити и окрестностях, – сказала Элизабет. – Только в учебных целях. К счастью, он не выкопал премьер-министра или какого-то архиепископа, но его очарование покойниками и в самом деле выходит за рамки просто обучения.
– Просто он был любопытен, – сказал мистер Блейк с обиженной ноткой в голосе.
– Это верно, – согласилась Элизабет. – Доктор Дуглас поехал в Египет и привез оттуда две мумии. Держал их у себя дома и рассказывал про них в той же комнате. Ставил их у стены. – Она повела рукой, показывая на дальнюю стену.
– Что ж, – неторопливо произнес Гамаш, пытаясь представить это, – в те времена было много расхитителей могил. Расхищение, пожалуй, слишком сильное слово, – быстро поправился он, чтобы успокоить мистера Блейка. – В то время все эти могилы только открывали. Фараон Тутанхамон, Нефертити. – На этом его познания о Египте иссякли. – И другие.
Эмиль недоуменно посмотрел на него.
– Покажите мне какой-нибудь музей, – сказал мистер Блейк, – и я вам покажу ценности, извлеченные из могил. В Британском музее переизбыток гробниц, но что бы мы были без них? Слава богу, что их вывезли, иначе все бы погибло или было разграблено.