– Поппея Сабина, – моментально встряхнувшись, приветственно склонил голову Катон.
– Префект Катон, – с улыбкой произнесла она.
Улыбка этой женщины была очень обаятельна. Вообще в ее облике улавливалось некоторое сходство с Юлией, и это отчего-то вызывало смутную тревогу.
– Похоже, ваш славный военачальник не в восторге. Своим вкладом вы наносите урон успеху, который он хотел бы считать сугубо личным.
Катон с усилием собрался с мыслями. Вино и усталость – сочетание отвлекающее, но опрометчивости допускать нельзя – во всяком случае, с женой трибуна Отона.
– Мне и центуриону Макрону он воздал столько, сколько мы заслуживаем.
– Ой, да бросьте вы, – она игриво пихнула его в грудь. – Вряд ли он это сделал. Мой муж во всех подробностях рассказал, что произошло на том несчастном холме. Вы решили судьбу битвы и спасли нас от поражения.
– Мы просто внесли свою лепту.
– Вы сделали гораздо больше. Зачем так скромничать? Вам, безусловно, претит слышать все эти чрезмерные, как вам кажется, восхваления. Но вы должны знать: к тому дню, как Осторий доложится императору, ваша роль в судьбе сражения будет низведена до второстепенной.
Катон смотрел на нее неотрывно. Изысканно-красивая, с подвижным, слегка насмешливым умом, лишь подчеркивающим ее притягательность. Но сама непосредственность этой женщины несколько настораживала, более того, вызывала недоверие. Впрочем, сейчас он не доверял и себе, тщательно подбирая слова в теперешней, довольно шаткой ситуации. Любое неосторожное замечание, пусть даже вскользь, отдаленно напоминающее крамолу в адрес Остория, будет неизбежно передано Поппеей мужу, а Отон скрытностью не отличается. Повторы, как известно, рождают преувеличение, и если хотя бы слово о бахвальстве Катона достигнет ушей верховного, то на него, героя дня, начнут смотреть косо. Вся благосклонность, завоеванная на поле боя, рассеется как дым, и Осторий будет изыскивать любой повод, чтобы наказать зарвавшегося префекта назначением еще более незавидным, чем догляд за обозом.
– Я всего лишь солдат, госпожа, – натянуто сказал Катон, – и исполняю свой долг. Что говорит и делает верховный военачальник, не моего ума дело.
Она рассмеялась – приятно, серебристо.
– О боги… Похоже, префект, я вас смутила. Позвольте взять вам еще чашу вина.
Возвратился виночерпий, с пыхтением неся в каждой руке по тяжелой амфоре. Едва он их поставил, как Поппея подозвала его нетерпеливым жестом.
– Слушаю, моя госпожа.
– Кувшинчик вина. Да не этой кислятины, а старого тосканского, которое ты придерживаешь для своих лучших клиентов.
– Тосканского?
Поппея сузила глаза.
– Не прикидывайся дураком, во всяком случае, со мной. Я все вижу насквозь, в том числе и тебя. Мой муж трибун Отон. Вино запишешь на его счет.
При упоминании этого имени виночерпий покорно склонил голову и перевел внимание на стоящий за прилавком ряд кувшинов и амфор.
– Собственно, в этом нет необходимости, – хотел было возразить Катон.
– Ерунда, – чарующе улыбнулась Поппея. – Разве ты не заслуживаешь награды? Пока будет достаточно и вина. А потом, – она понизила голос, – есть и другие награды, которых заслуживает мужчина, наделенный столь несомненными талантами.
Катон оторопело застыл.
– Я, э-э… не вполне уверен, что правильно понял.
– Не дурачься, префект. Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.
– Но твой муж…
– Мой муж напился в стельку и сейчас дрыхнет в палатке. Не таким, совсем не таким представляла я его до замужества… На публике он очарователен, а вот дома тихоня и зануда. И совсем не усердствует в плане выполнения супружеских обязанностей…
У Катона на мгновение отвисла челюсть. Мысли спутались так, что он не нашелся с ответом. Выручило возвращение виночерпия, который нес изящный глазурованный кувшин. Вынув пробку, он пустил вишневого цвета струйку в чашу, которую извлек из-под прилавка. Поппея встала между Катоном и виночерпием, чтобы ее принять. В это мгновение над лагерем остервенело пронесся воющий порыв ветра. Стены шатра встопорщились и захлопали складками, словно крылья огромной птицы. Катон обернулся на звук, а затем снова к Поппее, протягивающей ему чашу.
– Твоя награда, префект. А если пожелаешь, сможешь получить и нечто большее. Неимоверную усладу, – вкрадчиво подалась она к нему, отчего приоткрылся лакомый разрез меж ее спелыми грудями.
Ветер набрался еще большей лютости. Проносясь над лагерем, он с размаха ударил по тыльной стороне шатра, где сидели женщины, и, судя по всему, выдрал из земли колышки оттяжек. Ветер и дождь ворвались внутрь, в момент выдув наружу густую теплынь. Послышались всполошенные женские возгласы, раздосадованно заворчали мужчины: только что согрелись – и на тебе, снова непрошеное буйство стихий… Между тем оказалось вырвано еще несколько колышков, и дальний конец шатра начал заваливаться.
Мысли Катона непроизвольно обратились к его людям, что сейчас ютились в своих прибежищах. Его место было с ними: случись чего, безопасность лагеря окажется под угрозой.
Он повернулся к Поппее:
– Прошу прощения, но мне надо идти.
Не успела она что-либо возразить, как он вдавил ей в ладони чашу и развернулся, ища глазами Макрона. А тот уже сам прокладывал путь к нему навстречу.
– Ну и дела, разрази меня гром, – сказал он с ухмылкой. – Давай-ка двигать обратно к нашим людям.
Катон кивнул, заметив, что друг его достаточно трезв и, несмотря на количество выпитого, сможет добраться до палаток своими силами. Примерно так же были настроены еще несколько офицеров, разыскивающих сейчас у входа свои плащи. Выйдя наружу, Катон двинулся первым, плотно прижимая к голове капюшон плаща. С минуту шли молча, после чего Макрон окликнул друга:
– А ну-ка, постой.
Он подошел к обочине раскисшей глинистой тропы и, наклонившись вперед, с натужным стоном блеванул. Основная часть рвоты пришлась на обочину, но из-за встречного ветра что-то осталось и на его тунике. Макрон выругался и дал новую струю, на этот раз повернувшись по ветру. Затем он распрямился.
– Ну что, управился? – уперев руки в бедра, язвительно спросил Катон.
– Это лучше, чем держать в себе, – со смиренным видом ответил Макрон. – И совет на заметку: никогда ничего не делай против ветра. – Он удрученно указал на свою испачканную тунику.
– Идем, – нахмурившись, сказал Катон.
Буря на холмах все бушевала, ветер, швыряя потоки дождя, демонически взвывал и бесновался среди палаток и всего живого в лагере. Сзади послышался крик, и оглянувшись, Катон увидел, как в воздух, вырвав из земли оттяжки, взмыла офицерская палатка и, спутавшись, завалилась. Стража верховного, побросав оружие, кинулась вбивать колышки в попытке ее закрепить. Куда ни глянь, везде буря учинила форменный хаос, и люди выбегали из своих укрытий, чтобы как-то их сберечь. Но и в таком хаосе отрадно было видеть, что часовые на укреплениях стоят исправно.