– Ты думаешь, Левицкого отравили? – недоверчиво спросил Добродеев. – Наследники? Зачем? Ему осталось несколько месяцев жизни!
– Я не знаю, Леша. Я бью вслепую. Да, его смерть выгодна в первую очередь наследникам. Да, ему осталось несколько месяцев жизни. Как-то бессмысленно… зачем спешить? Но… Леонид на мели, Ирина презирает мужа – я видел, как она смотрела на него. Она с ним, потому что запасного аэродрома у нее нет. Теперь, после получения наследства, они разбегутся, скорее всего. Лариса самодостаточна, но! Она наследница тетки, это большой куш, а теперь еще и отца. Виталий снова вьется вокруг нее, а его подруга была печальна… что-то там у них не срастается. Женщина с деньгами – большой соблазн, тем более та, что сама идет в руки. Я бы не удивился, если бы он к ней вернулся. – Монах задумчиво поскреб в бороде.
– Что у тебя с ней? – спросил вдруг чуткий Добродеев.
– Романтик ты наш! – хмыкнул Монах. – У меня с ней ничего. Она очень одинока и напугана, я пытался ее успокоить… как-то так. Тем более характерец мизантропический. И понимает, и поделать с собой ничего не может.
– Знаю я таких! Мой тебе совет – держись от нее подальше. Что еще?
– За совет спасибо. Что еще… Звоним твоему «кроту» – раз. Беседуем с Ириной – два. Алиса была ее подруга, и не факт, что она не знала о романе мужа. Наводим справки о бизнесе Виталия – три. То есть ищем, кому выгодно.
– Кроме детей?
– Кроме детей. С трудом верится, что они могли…
– Ты по-прежнему считаешь, что мотив у всех убийств один?
– Число разумных гипотез, объясняющих любое данное явление, бесконечно, Леша. Ну… скажем, косвенно. Есть у меня такое чувство.
– Что значит косвенно?
– А то и значит. Есть прямой мотив, а есть косвенный, но и тот и другой бьют по одной цели. Например, ты убиваешь своего главреда, потому что он завернул твой материал. Гипотетически! – воскликнул Монах, видя, что журналист протестующе открыл рот. – Гипотетически. Это прямой мотив. А косвенный… ты убиваешь его секретаршу, с которой его связывают нежные отношения, чтобы сделать ему больно. Или подставить его, подкинув фальшивые улики. Или потому, что она оказалась свидетельницей.
– В твоих гипотетических выкладках я чувствую себя подопытной свинкой, – с неудовольствием сказал журналист.
Монах кивнул.
– Давай, Леша, звони. Мучает меня эта тайна.
Журналист потянулся за мобильным телефоном…
Он внимательно слушал, потом сказал «спасибо» и отключился.
– Ну? – спросил Монах.
– Левицкий умер в результате передозировки какого-то сердечного препарата, у него было больное сердце, ты сам говорил.
– Леша, от передозировки сердечного препарата не умирают, во всяком случае, не на глазах публики за считаные минуты.
– Что ты хочешь сказать, Христофорыч? Не забывай, что он был старик… то есть ты бы не умер, а ему хватило.
– Сколько же он проглотил? – пробормотал Монах.
– Ты думаешь, его отравили?
– Не знаю. Вряд ли. Допускаю, что он сам. Не знаю, Леша. Тут скорее интересно другое… – Монах замолчал, бессмысленно глядя в пространство.
– Что? – выдохнул журналист.
– Все это началось сравнительно недавно… все эти смерти. То есть было что-то, от чего пирамида посыпалась.
– Наследство? Может, он собирался переписать завещание?
– И что? При чем здесь его сестра?
– Я не понял, его отравили или нет?
Монах пожал плечами:
– Не думаю, Леша. Нет.
– Почему?
– Сейчас это не имеет смысла. Если бы его отравили с самого начала, я бы понял – наследники торопятся получить наследство.
– Может, убийца стремился убрать соперников и заграбастать все наследство?
– Может, все может быть, Леша. Но тогда тем более не имело смысла убивать его сейчас – ведь все наследники, кроме Норы, живы-здоровы, так что хочешь не хочешь, а придется делиться. У меня внутреннее чувство, что все эти смерти каким-то образом связаны с ним. В нем причина, понимаешь?
– Не очень. Откуда такая уверенность?
– Подумай сам, Леша, своей головой, как говорит мой друг Жорик. Все действо разворачивается вокруг старого Левицкого. Нора, судья Сидакова, Алиса… все жертвы близки ему. Алиса… по слухам, что-то их связывало. Мы с ним говорили о ее смерти, и он сказал интересную вещь, помнишь? В тот вечер он ничего не заметил ни на лицах, ни в жестах гостей, хотя знает толк в языке тела…
– Помню. Ну и что? Не заметил… ну и что? Убийца прекрасно маскировался. Ты меня совсем запутал, Христофорыч. Но если все крутится вокруг старого Левицкого, то это значит, что… – Журналист запнулся. Монах с интересом наблюдал. – Это значит, что… что больше смертей не будет? Раз его больше нет?
– Думаю, не будет. Но… не уверен.
– Не понял!
– Понимаешь, Леша, у убийцы был некий первоначальный мотив. Согласен? Убиты несколько человек. А теперь вообрази себе, что этот мотив себя исчерпал, и появился новый. Новый мотив для нового убийства.
– Новый? После смерти Левицкого? Какой же?
– Элементарный! Убрать свидетеля, Леша.
– Свидетеля? Какого свидетеля? – поразился Добродеев. – О чем ты, Христофорыч?
– Который что-то знает… даже если не дает себе в этом отчета. Что-то видел, на что-то обратил внимание… какая-то странность, необычность, и рано или поздно он сообразит и сопоставит. Например, Виталий, который все время молчал, не принимая участия в разговорах. Если, конечно, он не убийца. Понимаешь, должен быть свидетель! Все были на виду, рядом, на глазах… и ничего? Так не бывает.
– Бывает. Народ ненаблюдателен, как правило. Недостаток наблюдательности компенсирует фантазией. Почему ты вспомнил о бывшем женихе? Ты действительно думаешь, что он убийца?
– Гипотетически. Все они гипотетические убийцы. Он парень себе на уме, молчал, слушал, мог заметить что-нибудь. У меня появилось впечатление, что он хочет вернуться к Ларисе. Она теперь наследница и тетки, и отца. А деньги – страшная сила, как ты знаешь. Его подруга Екатерина была очень печальна. Как-то так, Леша… Хотя, допускаю, свидетеля уже убрали.
– Убрали? Кого?
– Пока не знаю.
Добродеев покрутил головой.
– Ты, Христофорыч, как пифия, все в тумане и надо толковать. Или не обращать внимания. Насчет Виталия… Ревнуешь?
– Я? Ревную? – фальшиво удивился Монах.
– Только не надо меня дурить, – фыркнул журналист. – Ты же с ней замутил!
– Громко сказано, Леша. И потом, что значит «замутил»? Следи за речью, как сказал бы старый Левицкий. Ну, встретились раз или два… поговорили, выпили кофе… – Монах замолчал.