Она глубоко вздохнула и решилась, потянулась к пологу. Ее остановил донесшийся изнутри густой бас:
– Мадам, дальше так не годится. Это нехорошо.
– Ты не был против, когда я учила тебя, что и куда пихать, а твой папаша дрых в десяти шагах, – отозвалась Элона. – Почему же теперь вдруг стало нехорошо?
Послышалась возня, и Гаред застонал.
– В последний раз, – обещала Элона. – Чтобы не забывал меня.
– Нас застукают, – ответил тот, но шорох возобновился, и на этот раз застонала она.
– До сих пор не застукали, – выдохнула Элона.
Последовали ритмичные шлепки, и Лишу замутило. Она откинула полог, ворвалась внутрь и распахнула шаль. Элона обхватила Гареда за шею, а он держал ее на весу, задрав до пояса юбки. Его собственные штаны съехали на лодыжки.
– Вот ты и дождалась, – сказала Лиша.
– Ночь! – вскрикнул Гаред и уронил Элону, та вскрикнула, ударившись голым задом о жесткий матерчатый пол палатки.
Лиша уперла руки в боки:
– Каждый раз, когда я думаю, мама, что ниже ты уже не опустишься, тебе удается найти омут поглубже.
– Чья бы мычала… – пробормотала Элона, встала и оправила юбки.
Гаред успел натянуть штаны и теперь пытался затолкать в них полустоячий член. Пустая затея.
– Когда я расскажу папе… – начала Лиша.
– Не расскажешь, – оборвала ее Элона. – Если не потому, что сжалишься над несчастным отцом, то из-за клятвы травницы.
– Травница тут ни при чем.
– Травница всегда при чем, когда на ней фартук! – парировала Элона. – Разве Вруна трепалась о поселковых интрижках? Уверяю тебя, она знала обо всем.
Она скосила глаза к носу.
– К тому же не у меня одной тайны. Что ты делаешь здесь посреди ночи, Лиша?
Лиша глянула на Гареда, но он повернулся спиной и все еще утрамбовывал свой инструмент. Мать подловила ее и поняла это.
– Иди сюда. – Лиша отвела край шали, чтобы набросить ее на плечи Элоны.
Это защитит их по пути к своим палаткам.
Гаред наконец завязал портки и с убитым видом повернулся к обеим.
– Ты снова разочаровал меня, Гаред Лесоруб, – объявила Лиша. – В тот самый миг, когда я начала думать, что ты изменился.
– Я не виноват! – проскулил Гаред, как побитый пес.
– Конечно нет, – резко ответила Элона, нырнула под шаль и повернулась с дочерью к выходу. – Это сударыня Свиток отымела тебя, а ты оказался беспомощным, как райзонская девка перед шарумами.
На этот раз Лиша приготовилась к утренней тошноте и разобралась с нею, не привлекая внимания посторонних. К завтраку уже почувствовала себя сносно.
Гаред подошел, когда она прогуливалась.
– Можно тебя на пару слов?
Лиша вздохнула:
– Вряд ли тебе есть что сказать, Гар.
– Наверно, заслужил, – кивнул он.
– Наверно? Гаред, ты сношался с моей матерью!
– А тебе-то что? – ощерился Гаред. – Ты давным-давно расторгла наш сговор, и я тебя не беспокоил. Я ничего тебе не должен!
– А моему отцу, который пустил тебя в дом, когда твой разрушили? Ему ты тоже ничего не должен? А родному папаше?
Гаред развел руками:
– Лиша, ты знать не знаешь, каково мне пришлось. После того как Вруна заставила меня признаться всему поселку, что я соврал про тебя, со мной не рискнет остаться наедине ни одна девица! Даже когда ты ушла в Энджирс, спрос на меня был не больше, чем на крапиву!
– Я их не виню, – отозвалась Лиша.
Гаред проглотил обиду, запасся терпением.
– Ладно. Может, оно и так. Но ведь тоска! Только твоя мамка меня и пригрела. Она одна вела себя со мной так, будто я чего-то стою. – Он вздохнул. – А при правильном освещении она – вылитая ты. Я закрывал глаза и представлял…
– Тьфу! – вскричала Лиша. – Не желаю слышать, что ты думал обо мне, когда…
Тошнота вернулась, во рту появился привкус желчи.
– Извини, – пробубнил Гаред. – Просто хотел сказать честное слово. Меня всегда тянуло к тебе.
Лиша выплюнула кислятину под ноги.
– Если бы держал рот на замке, получил бы меня настоящую еще пятнадцать лет назад.
– Знаю. И проклинаю себя за это каждую ночь. Поэтому и злой постоянно. Но может, так задумал Создатель?
– Что?
– Весь мир был бы иным, сохранись наш сговор, – пояснил Гаред. – Ты не пошла бы в учение ни к Вруне, ни в Свободные города. Не привела бы за собой Избавителя.
– Гаред, Меченый не Избавитель, – поправила Лиша.
– Почем ты знаешь? С чего ты так уверена и все разложила по полочкам? Возможно, Создатель неспроста сделал его несовершенным. Или испытывает нас. Может, Избавитель должен только показать путь, а идти суждено нам.
Лиша ошарашенно взглянула на него:
– Что с тобой стряслось, Гаред Лесоруб? Когда ты успел набить свой толстый череп такими глубокими мыслями?
– По-твоему, я кретин, да? – осерчал Гаред. – Не стою твоего башковитого внимания?
– Гаред, я не имела в виду…
– Еще как имела! – перебил он. – Вечно кроткая, только ведешь себя со всеми как с простофилями.
Он собрался уйти, но Лиша придержала его за руку:
– Не уходи.
Однако Гаред вырвал руку, не пожелав даже взглянуть на Лишу.
– Не, я все понял. Женщины семейства Свиток не видят во мне ничего, кроме топора и крепкой коряги.
Он сорвался с места и исчез, оставил Лишу как никогда смятенной и одинокой.
Лето 333 П. В.
28 зорь до Ущерба
Инэвера одернула толстую ткань, она задыхалась от душного в краю землепашцев лета. Казалось, каждый выдох наполняет капюшон паром. Тот приставал к волосам, и они слиплись от пота. Инэвера уже много лет не надевала даже одежд и покрывал дама’тинг – таких белоснежных, что с них соскальзывали солнечные лучи, и до того тонких, что кожа дышала, как обнаженная. Не считая немногочисленных вылазок, она ни разу не облачилась в черное одеяние даль’тинг и поражалась, как женщины его терпят.
Она вздохнула: «Это только ветер. Можно вытерпеть все, что терпят другие».
Вынужденная маскировка стоила неудобств, поскольку позволяла покинуть дворец и беспрепятственно пройти через Новый базар. Она не боялась за себя – редкий смельчак посмеет напасть на нее, и много больше людей поспешит к ней на помощь, если в той вообще возникнет надобность, – но Дамаджах не может разгуливать без свиты и обязательно привлечет толпу зевак, как хлебные крошки – птиц, и ее самая драгоценная тайна раскроется.