«…Бригада получила задачу: к 24.00 5.7.43 выйти и прочно оборонять район Лучки, Петровский, (иск.) Тетеревино. Автотранспорта для одновременной переброски всех частей и подразделений бригады не хватало, поэтому вперед выброшены [473] противотанковые средства — 464‑й гв. артиллерийский дивизион, 460‑й гв. минометный батальон.
6.7.43 в 9.00 бригада в составе 464‑го гв. артдивизиона, 460‑го гв. минбатальона с приданным 454‑м минометным полком заняла оборону: юго–западнее окр. Лучки, западная окр. Нечаевка. Впереди оборонялись части 51‑й гв. сд. При беспрерывном воздействии с воздуха противник бросал в атаку до 35–40 танков. Так были отбиты две танковые атаки… После массированного налета авиации танки противника, прорвав оборону 51‑й гв. сд., ворвались в Лучки и части бригады вынуждены были отойти в район Калинин.
Мотострелковые батальоны в это время совершали марш в пешем строю и подходили к Калинин»{423}.
Ситуация сложилась критическая, мотострелковые батальоны 6‑й гв. мсбр к моменту прорыва находились на расстоянии 15–20 км от ОП артиллерии бригады, расчетам орудий приходилось отбиваться от наседавшего противника. В то же время командование 51‑й гв. сд помочь ничем не могло. Сбитые с позиций, несколько сот человек личного состава 156‑го гв. сп, преследуемые танками и мотопехотой на бронетранспортерах «Дас Райх», беспорядочно отходили на Лучки, по отрогам балки Сухая Плота на Яблочки, Лучки (северные). Неразбериха усиливалась паникой, возникшей среди части отходивших. Минометчикам и расчетам орудий вести огонь мешала людская масса, так как вражеская техника почти вплотную преследовала отходившие подразделения. Да и оборудовать как следует свои позиции артиллеристы не смогли.
В этой ситуации вся колоссальная работа по сдерживанию врага, сбору личного состава, под сильным огнем превосходящего противника и выводу его на новые рубежи легла на плечи младших офицеров 51‑й гв. сд: командиров взводов, рот и батальонов. Ветеран 51‑й гв. сд автоматчик A. C. Редькин вспоминал (для него это был первый бой):
«Примерно часов до одиннадцати, может чуть больше, мы держали свои рубежи. А потом начался ад. Налетело несколько десятков бомбардировщиков. Минут 30–40 они непрерывно утюжили наши позиции. Тот, кто хотя бы раз побывал под бомбежкой, меня поймет. Чтобы выдержать ее, надо иметь железные нервы. Сначала слышишь нарастающий гул десятков самолетов, потом пронзительный свист падающих бомб. Кажется, все они летят прямо на тебя, инстинктивно вжимаешься в дно своего окопа. Земля под тобой начинает ходить ходуном, все сливается в сплошной гул и уханье. Чувство реальности и времени теряешь. Нас учили, что спасение от [474] бомб земля–матушка. До начала немецкого наступления мы, когда копали окопы, рыли в них «лисьи норы» — боковые углубления. В этих убежищах мы и должны были спасаться. Действительно они нас часто выручали, но когда рядом разрывается бомба килограмм 50 или 100, человека в этой норе полностью засыпает. Если в тот момент рядом нет никого, убежище становится его могилой. Бомбили нас здорово, даже после падения последней бомбы какое–то время слышался шелест падающей земли и кусков бревен, из которых делали накаты блиндажей и дзотов.
Потом пошли танки. Пехота без поддержки артиллерии танковые атаки выдерживала редко. От бронированных громадин одно спасение — мины и пушки. Наши минные поля немецкая авиация к тому времени подняла на воздух, я сам видел, как механики–водители танка, шедшего впереди, старались вести машины по воронкам или близко к ним. Знали, что рядом с воронкой мин быть не может. Танки шли, а наша артиллерия все молчала. Казалось, прошла вечность. Непонятная тишина длилось, наверное, пять–десять минут, я потом понял, что «пушкари» ждали подходящую дистанцию.
Несколько танков с ходу все–таки проскочили через окопы, начался бой в траншеях и в глубине обороны батальона. Один танк шел к моему окопу, смотрю, какой–то сержант подполз с боку и бутылкой поджег его. Сразу вспыхнуло моторное отделение за башней. Танк прошел еще метров семьдесят и стал, но экипаж верхний люк не открывал. Сержант бросил еще одну бутылку, она разбилась на крыше башни, и тут фашисты полезли, как тараканы из банки. Один танкист в черной форме спрыгнул на землю прямо с башни, но я его сразу уложил из своего ППШ. По другому фашисту кто–то дал очередь, он и повис на люке. Я продолжал стрелять по приближавшейся пехоте. Когда смотришь в прицел, они все как игрушечные фигурки кажутся, запомнил, что двое вскинули руки вверх и упали, наверное, это я в них попал. Когда патроны закончились, начал искать диск. Несколько раз чуть взрывом не накрыло, в ушах зазвенело. Рядом со мной стоял расчет ПТР. На моих глазах наводчику в голову осколок попал, убило. Второй номер бросил ружье и начал отползать, что–то с ногой случилось, он ее рукой поддерживал. Я диск не нашел, но автомат взял и пополз за ним, потом стал двигаться перебежками. Тут меня опять догнал тот сержант. Мы с ним пошли в сторону позиций артиллерии.
Смотрю, кругом дым, гарь, на левом фланге солдаты тоже начали отступать. Там маячили несколько танков и бронетранспортеров, они уже были далеко за линией окопов. Рядом никого не было, только несколько десятков убитых. Все [475] поле было усеяно отходящей пехотой, в гуще которой кое–где видны были немецкие танки. Небо заволокло дымкой, где находишься — непонятно, ориентироваться трудно, кругом стреляют, все взрывается, визжит и ухает. А под ногами люди лежат, кто убитый, кто еще шевелится и стонет, а кое–где просто половина человека окровавленная. Не знаю, как другие, но я, честно скажу, испытал, глядя на все это, особенно на толпу людей, бегущую в дыму и гари, жуткое чувство растерянности и страха.
Через какое–то время опять начали бомбить, но дальше нас, в глубине. Пройдя около километра, я оглянулся, и в этот момент произошло событие, которое потом мне иногда снилось. Из дымовой завесы вышнырнул немецкий бронетранспортер. И тут он на моих глазах подпрыгнул, внутри его вспыхнуло яркое пламя, и разлетелся на кусочки. Наверное, бомба в него попала или тяжелый снаряд. Самая большая часть, передок с мотором, полетела в мою сторону. Я стою и не могу двинуться, вижу, как этот кусок железа летит меня убивать. И, что странно, понимаю это, а двинуться не могу. Прошли какие–то мгновения, и тут меня сбил с ног бежавший за мной боец, он споткнулся и упал на меня. Часть броневика до нас не долетела метров десять. Солдат быстро поднялся, ругнулся, что я, разинув рот, на его пути стою, и мы пошли дальше. А параллельно, недалеко от нас шли немецкие танки. Через какое–то время увидели двух командиров, стоящих перед окопом. Один, помню, старший лейтенант с перевязанной рукой, автоматом размахивает и хриплым голосом матом кроет всех, кричит: «В окопы, мать вашу… В окопы… Расстреляю…»
В себя я пришел лишь, когда увидел, что за нами стоят несколько наших танков. Потом тот старший лейтенант, когда проходил по окопу, сказал нам, что два танка, стоящие ближе к нам, американские»{424}.
6 июля в районе с. Яковлево действовали оставшиеся экипажи 230‑го отп, выведенные сюда командованием 6‑й гв. А вечером 5 июля из района Быковки. Возможно, американские танки, о которых вспоминал ветеран, и были из этого полка.