– Да, мне тоже так кажется.
– Он так сильно ее любил…
– Вы можете повидаться с ней? Ей бы очень этого хотелось.
– Конечно, обещаю вам.
– Вы можете сперва ей позвонить. Так получится менее неожиданно.
– Правильная мысль.
– Они еще несколько дней будут держать ее в больнице, ей надо немного опериться. Она такая худая!
Стелла не знала, что еще сказать. Ей уже хотелось уехать назад.
Он в Париже. И он лжет ей.
Она это знает. Как-то так.
– А у вас есть дети? – спросила Жозефина.
– Да. Маленький мальчик, его зовут Том.
Стелла достала из кармана бумажку в десять евро.
– Я нашла ее на земле, когда гуляла здесь.
– Это хороший знак. На счастье.
– Вы уверены?
– Да.
Стелла разорвала банкноту на две части, половину протянула Жозефине.
– Тогда разделим ее, вы не против?
Вечером, когда ей позвонил Филипп, Жозефина рассказала ему о своей встрече со Стеллой.
– Я видела мою наполовину сестру. Мы встречались возле Эйфелевой башни.
– Ну и как она выглядит?
– Вполне неплохо. Очень высокая, очень светлые волосы, на голове прическа в виде гребня… Ни на кого не похожа. И вроде бы она хорошая женщина. Она нашла на земле банкноту в десять евро, разорвала ее и дала мне половину. А у нее, похоже, не слишком-то много денег!
– Значит, у твоего отца была любовница?
– Нет, это значит, что мой отец хоть раз в жизни безумно любил женщину.
– Как ты его защищаешь!
За окнами стемнело. Было уже поздно. Наступила самая короткая ночь в году. Жозефина вышла на балкон и смотрела на луну. Зоэ и Гаэтан заперлись в своей комнате. Они не произнесли за ужином ни слова. Ссорились без слов, опустив глаза, понурив плечи. Смотреть на это было невыносимо. Несколько раз Жозефина пыталась завязать беседу, но они не реагировали. Она не оставляла усилий, поинтересовалась: «А вы уже решили, что будете делать на каникулы? Останетесь в Париже или…» Никакого ответа.
Жозефина смотрела на бледный свет, струящийся с небес. Было тепло. К дому подъехало два такси, она услышала радостные крики, возгласы: «А кто знает код? Нет, кто-нибудь знает код?» Она обнаружила на плече травинку. Осталась с прогулки по Марсовому полю.
Папа и Леони. «Я сегодня держала в руках письмо, которое он написал за несколько часов до смерти. Как же это трогательно! Он любил ее. Он был счастлив с ней. Он так радовался, когда отправился на строительство в Санс. А остановился в гостинице в Сен-Шалане, ему понравился этот красивый городок в восьми километрах от Санса. Он называл его не Сен-Шалан, а Сен-Шарман.
И ведь он мог уехать вместе с этой женщиной. Но подумал о том, что же будет с ней, Жозефиной, прежде чем устремиться навстречу своему собственному счастью».
Она подняла голову к небу, посмотрела на маленькую звездочку на ручке ковша Большой Медведицы. Ей нравилось верить, что звезда с ней разговаривает, что она светит специально для нее.
– Папа, а что мне делать с Леони и со Стеллой?
Звездочка мигнула, погасла, снова, мигнула, и она услышала голос в своей голове, который тихо произнес:
– Это очень просто, Жози. Ты будешь любить их так, как я бы их любил. Всей любовью, которая в тебе есть, изо всех сил.
«На улице так жарко, что можно сварить яйцо, просто положив его на асфальт!» – проходя через гостиную, воскликнула Гортензия и утерла пот со лба.
Она влетает в комнату, где собирает сумку, ищет майку с рисунком, которую точно бросила на диван. «Это – моя любимая майка», – клянется она, раскидывая подушки. Они с Гэри послезавтра уезжают из Нью-Йорка. Лето они проведут в Париже, в Лондоне и везде, куда им захочется поехать. «Мир прекрасен, и он принадлежит нам» – вот новая песня, которую то и дело заводит Гортензия Кортес. Потом Гэри поедет назад в Нью-Йорк, доучиваться последний год в Джульярдской школе, а Гортензия останется во Франции и займется своим домом моделей.
– О-ля-ля! Какое прекрасное приключение! – твердила она, подбрасывая в воздух подушки. – Дайте мне жизнь, я буду ее пожирать! Как мне жаль людей, у которых нет аппетита!
Она взбила рукой подушку, подумала и добавила:
– Может так случиться, Гэри, что у нас ничего не выйдет. Может быть, мне прямо сейчас необходимо будет приняться за работу. Все будет зависеть от Жан-Жака Пикара. Поскольку, дорогие мальчики, я уже на орбите и готова к выходу в открытый космос!
Старательно взбитая подушка упала к ее ногам, и она завершила свою речь словами:
– Но все это не помогает мне найти майку!
Гэри иронично поднял одну бровь. Ему не всегда удавалось разобраться в круговороте мыслей Гортензии. Ему достаточно было нескольких обрывков фраз.
Им придется жить отдельно, но эта перспектива их не огорчала, а лишь разжигала их пыл. Они радостно набрасывались друг на друга. Целовались, обнимались, боролись и распалялись пуще прежнего.
Марк следил за буйным танцем любовников и наслаждался каждой крошкой, которая ему перепадала.
Гэри собирался путешествовать налегке, Гортензия, напротив, так набила свои чемоданы, что молнии не застегивались.
– А еще этот кондиционер не работает! Не смотри на меня, Гэри, у меня, наверное, жуткий вид! Завяжи пока глаза, ладно?
– А мне-то можно тобой любоваться? – хитро поинтересовался Марк, который сидел на диване рядом с Гэри.
Они сидели в наушниках и слушали канадский фолк Timber Timbre. Это было их новое увлечение. Оба трясли головами в такт так сильно, что, казалось, они сейчас оторвутся.
– This is too damn good!
– This is so good!
– Sweet fucking song, man! [29]
– Ну, ты-то можешь, это не страшно, – объявила Гортензия, кружась по комнате. – Даже когда я страшна как смерть, ты считаешь меня изумительной. Это мне в тебе очень нравится. Ты возвращаешь мне веру в себя, возводишь на пьедестал. Я бы хотела везде возить тебя с собой, как скамеечку.
– Спасибо, – сказал Марк, – я не знаю, как реагировать на твои слова, но благодарен, что ты удостоила меня целой речью!
Он посмотрел на Гэри, посмотрел на Гортензию, эти двое его просто зачаровывают. Может, это старинное французское искусство любви или просто особенность данной парочки? Когда он смотрит, как они живут, любят друг друга, ссорятся и мирятся, он сам живет, кровь бежит быстрее, он словно делается мудрее в науке любви. У Гортензии столько шарма, обаяния и очарования, что она может увлечь нескольких мужчин одновременно.