Она захлопнула папку. Завязала тесемки. Встала. Закусила губу и спросила:
– А сколько вы берете за то, что занимаетесь со мной?
– Сперва – ничего. Только после первого показа я заключаю с вами контракт. Мое вознаграждение будет пропорционально вашему доходу.
– То есть вы в какой-то мере инвестируете в меня.
– В какой-то мере… Но я надеюсь, что вы будете надежным капиталовложением.
– Я вас не разочарую.
* * *
Жан-Жак Пикар проводил Гортензию до двери кабинета, а потом снял трубку телефона.
Гудок, второй, третий…
Он одернул свою водолазку. Ему не нравилось, когда на ней складки.
Наконец к телефону подошли.
– Елена? Я вас не разбудил?
– Нет. Я перестала спать по ночам. Я так возбуждена!
– Вы просили меня позвонить сразу же, как она уйдет…
– Ну и…
– Она талантлива. Очень талантлива. Вы были правы. Ее нельзя упускать.
– Я же вам говорила…
– Но внимание! Она строптивая девочка. Она не позволит водить себя за нос.
– Это я тоже знаю. Я ее не боюсь.
– Ну, это необходимо было вам сказать. Я редко видел таких целеустремленных девчушек. Она не знает сомнений и готова на все во имя успеха. Она не задала о вас ни единого вопроса. Не пожелала узнать, почему вы решили так рискнуть.
– Потому что она уверена в том, что талантлива, уверена, что добьется успеха. Она не знает сомнений.
– Тем лучше! Для нее и для вас! А вообще, как поживаете, дорогая моя?
На обратной дороге с улицы Сент-Оноре Гортензии хотелось целовать светофоры и дорожные знаки, таблички с названиями улиц, дворника с метлой, курьера на мотоцикле, какую-то кралю, жующую жвачку.
Какая же хорошая погода! Она ласково обвела взглядом парижские дома, парижские крыши, парижские витрины, клюющих крошки голубей, щебечущих девчушек, праздношатающихся парней, парижан и парижанок. Париж, Париж, Париж, вздыхала она, обессиленная таким количеством счастья.
И вдруг она остановилась, как громом пораженная.
Ведь недостаточно создавать, иметь могущественного покровителя и старую даму из высшего света, которая за все платит, надо еще иметь какую-то личность, настоящую, шикарную парижанку или звезду международного класса, которая бы носила твою одежду, иначе…
Иначе она погрязнет в болоте анонимности.
Она не знает никого достаточно значительного в Париже.
А в Нью-Йорке она бы, может быть, нашла кого-то, но в Париже…
Она шла дальше по улице Сент-Оноре, но опьянение успехом прошло.
Просто создавать модели – недостаточно, нужно еще как-то проявить себя.
Леди Гага, Рианна, София Коппола, Джессика Альба, где вы? Материализуйтесь передо мной! Мы пойдем попить кофейку, я покажу вам свои рисунки, и вы скажете: да, да, да! Я ведь способна на что угодно, вы же знаете! Младшенький меня уверил в этом, нужно просто вдохновиться как следует, о чем-нибудь подумать, сжать зубы, и решение придет само. Младшенький часто оказывается прав. Он доверяет своим мозгам, говорит, что обычно люди используют только малую их часть, и тем хуже для них. Итак, зажмурюсь… Хочу встретить знаменитость, которая будет носить мои платья, мои пальто, мои болеро. Эй, вы слышите?
Она натолкнулась на швейцара, который ловил такси, улыбнулась ему, мужчина извинился, смутился, сложился пополам и открыл ей дверь отеля «Костес», словно вынуждая ее войти туда.
Отель «Костес»! The place to be in Paris! Она поблагодарила и прошла по коридору, ведущему в ресторан.
Гортензия узнала обстановку. Она часто ходила сюда со своей тетей Ирис. Они ужинали вдвоем, Ирис учила ее держать вилку и нож, она разглядывала красивых, нарядных женщин, небрежно откинувшихся на спинку стула. «Ты видишь, как они спокойно и аккуратно едят, никогда не накидываются жадно на пищу, не переедают, бери с них пример. Говори негромко, только куры громко квохчут!» Гортензия все бы отдала, чтобы поменять свою недотепу-мамашу на тетю, такую шикарную, такую красивую, такую всю парижскую.
«У вас заказан столик?» – спросила девушка на входе, которая разводит гостей по местам.
Она была, наверное, метр девяносто ростом. Минус десять сантиметров на шпильки от Лубутена. Осиная талия, выдающаяся грудь.
Девица оглядела ее с головы до ног. Взвесила, измерила, просветила рентгеном, выясняя, имеет ли она право войти. Гортензия мысленно проклинала ее, а вслух сказала:
– Нет, столик не зарезервирован, но…
– Значит, ничего не выйдет, – оборвала ее девушка, которая уже улыбалась какому-то типу за спиной у Гортензии.
– Но у меня назначена встреча с подругой…
Гортензия махнула рукой в направлении сидящей за столиком женщины, которую не видно было из-за пальмы. Женщина заметила ее, небрежно махнула рукой в ответ, думая, что встретила знакомую, и девушка на входе признала, что да, она может войти.
– Можно меня не провожать, я сама найду дорогу! – сказала Гортензия, благодаря небо за рассеянность дамы за пальмой.
Девушка посторонилась и пропустила ее.
Гортензия села за столик. Посмотрела меню. Ознакомилась с ценами. Заказала белое мясо цыпленка. Графин воды. Хлеб, масло. На это уйдут ее последние запасы, но ей необходимо немного роскоши, чтобы поразмыслить о своей встрече с Жан-Жаком Пикаром.
Чтобы вспомнить каждое слово, каждую фразу.
«И теперь, – заключила она, – мне остается только вкалывать изо всех сил».
До нее доносились обрывки разговора девушек за соседним столиком. Они оживленно сплетничали, выпуская в воздух отравленные стрелы, и бурно жестикулировали руками пальцы которых были с унизаны кольцами. Они все ополчились на некую Лею и бурно негодовали, плюясь ядом. Они выпучивали красивые накрашенные глазки, шипели от ярости. Гортензия смотрела на них, улыбаясь. Бедные девочки! Как же вы, должно быть, несчастны! Я вот никому не завидую. Я знаю, что добьюсь успеха. И у меня потрясающий возлюбленный. Так к чему тратить время на злословие? Говорить гадости просто от скуки, от безделья? Или просто от необходимости о чем-то говорить, раз уж больше нечем заняться?
Зачем сравнивать себя с кем-то, если ты все равно – единственная в мире?
Она прислушалась к разговору за другим столом. Какой-то тип в оранжевых штанах, ухмыляясь, рассказывал, что Анна Винтур улыбнулась во время fasion week. Сидела, пила кофе и вдруг улыбнулась. А во время показа Дживанши она обернулась и поцеловала приятеля, который сидел сзади нее. Она что-то не в меру подобрела, что это на нее нашло? Она, похоже, больна или влюблена. «А может, и то и то», – ответствовал второй, допивая морковный сок из стакана.