«Может быть, София – это его медсестра?»
Выдвинув поочередно несколько ящиков в шкафу у стены напротив, я нашел открытую коробку со скальпелями. Каждый был в индивидуальной бумажной упаковке. Я надорвал одну и снова подошел к Сэмюэлу.
«Дар, но не богатство».
– Познакомился тут с твоей сменой. – Я положил скальпель на подушку и откинул одеяло. Практически все тело Сэмюэла выше пояса было забинтовано. – Жутковатый тип. Как и ты, только по-другому. Тебе бы в похоронном бюро работать, а он лощеный такой, вежливый до мурашек.
Я медленно снимал бинты, но на раны Сэмюэла не смотрел. Я глядел на его некрасивое, похожее на морду бладхаунда лицо с ввалившимися щеками, выпирающим подбородком и глубокими морщинами на лбу.
– Он заявил, что АМПНА ни при чем. Не знаю, что и думать. По мне, так очень похоже на АМПНА. Но я же не был оперативником, как ты, и не представляю, на что они там способны.
Я взял скальпель и долго держал его в руке. Алмазно-прочное лезвие замерло над моей ладонью. На ней уже красовался шрам от пореза: в Чикаго я спас Сэмюэла из лап демонов. А до этого, в Смоки-Маунтинс, я порезал себя, чтобы исцелить агента Эшли. Но если ты сделал такое один раз, то это еще не значит, что во второй будет легче. Нужна известная сила воли.
– А самое главное то, что я теперь в полной заднице, – шепотом произнес я, обращаясь скорее к себе, чем к Сэмюэлу. – Мне светит пожизненная тюрьма или психушка. Оба варианта не нравятся. Надо найти третий, а ты должен мне в этом помочь.
Я провел скальпелем по ладони. Вокруг лезвия сразу выступила кровь.
– Именем архангела Михаила… Князя света…
Я поднес окровавленную ладонь к животу Сэмюэла.
– Именем Михаила, который пронес меня сквозь огонь…
Сэмюэл неожиданно схватил меня за запястье и, не открывая глаз, произнес:
– Нет…
Говорить ему было трудно, и я видел, как от усилий у него напряглась шея.
Потом он открыл глаза и сказал:
– Не ты решаешь… Не… ты…
Я попытался прижать ладонь к ране, но Сэмюэл был очень силен. Все это походило на какой-то странный реслинг.
– О чем ты говоришь? – удивился я. – Я же могу тебя исцелить.
– Нет… – выдохнул Сэмюэл. – Не ты…
Он сделал глубокий вдох, и в груди у него забулькало.
– Ну и не тому рассыльному это решать, – огрызнулся я. – А теперь не дури и дай мне закончить…
Сэмюэл приподнял с подушки голову и сказал:
– Не тебе решать! Не тебе!
Он произнес это с такой яростью, что я даже отпрянул. Попытался отцепить тонкие пальцы Сэмюэла от своего запястья, но, даже ослабший, он все еще был слишком силен для меня. Сэмюэл опустил голову на подушку и закрыл глаза, тяжело дыша.
– Я не позволю тебе, Альфред, – прошептал он.
– А может, это не я так решил? Об этом ты не подумал? Может, все так сложилось именно для того, чтобы я оказался здесь и спас тебя. Я не выпрашивал этот дар, и ты прекрасно об этом знаешь.
Я вырвал у него руку и стукнул себя кулаком в грудь. Кровь просочилась сквозь пальцы и оставила на белой рубашке красные пятна.
– Зачем он мне, если я не могу им пользоваться? – вспылил я, но Сэмюэл не ответил, и я даже подумал, что он отключился. – Ну, отвечай. Ради чего со мной так получилось, если не ради спасения людей?
Кто-то вошел в палату. Наверное, меня услышали из коридора – слишком уж громко я говорил. Это оказался санитар. Он схватил меня за плечи и развернул к себе.
– Вам нельзя здесь находиться.
– Вы не понимаете. – Я вырвался и снова шагнул к Сэмюэлу.
Санитар вцепился в меня и потащил в коридор. Кровь капала на пол, красные точки словно отмечали путь к Сэму. Санитар не отпускал, а я все кричал, что могу спасти всех больных, что я уже спасал людей, что я спас мир, дважды спас, что благодаря моим способностям опустеют все больницы, все хосписы, все палаты онкобольных и никто больше не будет страдать.
– Зачем еще этот дар? – продолжал я орать, а санитару тем временем надоело увещевать, и он уложил меня ничком. – Для чего?
Санитар надавил мне на затылок. Спасая сломанный нос, я повернул голову и прижался щекой к холодному белому кафелю. Порезанная рука оказалась в считаных дюймах от носа. Я видел, как, растекаясь по полу, блестит моя кровь.
Санитару пришлось позвать на помощь еще троих, чтобы оттащить меня обратно в палату. Они привязали меня к кровати, а я орал и проклинал все на свете – короче, вел себя как самый настоящий псих. В результате меня вырубили пригоршней седативных таблеток.
На следующее утро пришла докторша-психиатр и допросила меня. Вернее, попробовала допросить. Я отказался отвечать на любые вопросы, пока меня не отвяжут. Она сдалась через час. Потом явилась медсестра с подносом. Я решил, что теперь-то меня отвяжут и я поем, но вместо этого она попыталась покормить меня, как маленького. Я отказался есть. Медсестра ушла.
– Вы забыли меня отвязать! – крикнул я вслед, но она не вернулась.
Час шел за часом. Нидлмайер все не приходил, а когда он наконец появился, солнце уже село и в палате было темно. Он включил свет, сел рядом с кроватью, положил на колени портфель и посмотрел на меня. Лицо его выражало печаль, насколько может ее выразить круглое детское личико.
– Знаете, чего я не могу понять? – спросил я и сам же ответил: – Какой-то парень подстрелил Сэмюэла, порезал меня, сломал мне нос, черт-те что устроил в центре города, сжег пять полицейских, а к кровати привязали меня.
Нидлмайер ничего не сказал, он просто сидел на стуле и держал свой портфель пухлыми ручками, как дети в школьном автобусе держат коробку с ланчем.
– А я ничего не сделал, просто донес до них истину, – продолжил я.
– Что есть истина? – спросил Нидлмайер.
– То, что якобы дарует свободу.
Нидлмайер закашлялся и отвел глаза в сторону.
– Как Сэмюэл? – спросил я.
– Лучше. Его перевели в обычную палату. Врачи настроены оптимистично, – ответил он, глядя в пол.
– Отвяжите меня, – попросил я.
– Я… я не могу, Альфред.
– Я не сумасшедший. Они привязали меня, потому что решили, будто я представляю опасность для окружающих… и для себя. Но безумие в том, что я никому не угрожал, а наоборот, хотел их спасти.
– Думаю, что они расценили это иначе.
– Что выяснила полиция про этого рассыльного?
Нидлмайер покачал головой:
– Не знаю.
– А знаете, кто может за этим стоять? Майк Арнольд.