Она вскакивает и бросает салфетку на стол, продолжая кричать — слов нет, просто крик, как будто за ней гонятся привидения.

Я хватаю солонку, которая преспокойно стоит у маминой тарелки. Но Дженни уже подхватила свою сумочку и сломя голову несется к двери.

Стой, стой, стой, стой, стой, проносится у меня в голове.

Подружка сбегает по ступеням на улицу, а я бегу за ней, как идиотка, с солонкой в руке:

— Вот, Дженни, вот твоя соль, возьми. Бери и можешь никогда-никогда не отдавать.

— Я больше не могу, — говорит Дженни. — Не могу находиться рядом с ней, понимаешь?

— Почему? Что случилось? Ты ведь всегда была за меня горой.

— Господи, Аура, потому что… потому что это слишком тяжело, ясно тебе? Я не могу больше с ней общаться. Сейчас не могу — на мне и так сейчас много всего…

— Много всего? — кричу я. — Да неужели? И чего именно? У Этана нос заложило? Ты же видишь, что с ней, помоги мне!

— Ты не знаешь, что у меня происходит! — кричит Дженни, слезы капают с подбородка. — Ты не знаешь всего.

— Я знаю, что ты дерьмовая подруга.

Дженни вытирает глаза и кивает.

— Ну тогда ты не будешь по мне сильно скучать, так ведь? — спрашивает она и вроде как поднимает руки, но они обессиленно падают и хлопают ее по бокам — какой безысходный звук. — Поеду к Эйсу, — говорит она.

Я стою на ступенях и от души надеюсь, что вид у меня бескомпромиссный и решительный. Дженни садится в свою развалюху. Когда она, тарахтя и скрежеща, скрывается за углом, я в ярости кричу и швыряю солонку на дорожку. В лунном свете соль блестит ярче осколков стекла.

Я принимаюсь реветь в голос, но тут позади меня открывается дверь, и испачканные в краске мамины руки обнимают меня сзади.

— Не плачь. Я знаю, бывает, многое рушится в прах, у меня многое рушится, а мы ведь очень похожи, ты ведь обещала, помнишь? Ты ведь обещала, ведь ты помнишь?

8

Ученые установили, что та же гибкость мышления, которая выражается в творческих способностях, может также у некоторых людей выражаться в душевной болезни.

Морща лоб, я шуршу листами распечаток, которые сделала вчера вечером. Все мои поиски в Интернете направлены на выяснение того, что может быть общего у шизофреников и творческих людей. Заголовки гласят: «Безумный гений», «Шизофрения и творческий темперамент», «Творческие способности и психопатология»… Я боюсь, как бы меня не стошнило от всего этого.

Я принялась за поиски, чтобы как-то маме помочь. Ну то есть для всего ведь есть своя травка, разве не так? Эхинацея — от простуды, черника — для улучшения зрения, имбирь — для ускорения обмена веществ… Так что я подумала, может, что-нибудь и найду — и куплю в витаминном ряду в «Уолмарте». Но затем я наткнулась на эти статьи — и неожиданно стала размышлять о себе самой.

Потому что, понимаете, генетикой дело не ограничивается. Это просто один из факторов риска. Я всегда знала — врачи объясняли отцу и мне, — что не меньшую роль играет влияние окружения. И теперь я задумываюсь: а что это за влияние? Рисование? Стихи? Неумелое шлепанье по клавишам на «Амброз ориджинал»? Неожиданно я чувствую себя так, будто всю свою жизнь выкуривала по две пачки сигарет в день и только сейчас узнала, как курение влияет на легкие. Последние пятнадцать лет я прямо-таки упрашивала болезнь заползти ко мне в мозг.

И самое плохое из этой кучи плохого — это то, что я даже не могу поговорить об этом с Дженни. Конечно, я попробовала ей позвонить — как будто мы с ней и раньше не ссорились! — но, когда ее мама подняла трубку, я услышала, как Дженни кричит: «Я не буду разговаривать с этой эгоистичной сукой. Повесь трубку. Повесь трубку».

«Аура, милая», — начала миссис Джемисон медовым голосом, как будто мне было восемь. «Ладно, ничего», — вздохнула я, убеждая себя в том, что Дженни просто надо остыть. Но когда я сегодня утром пришла на Круг, она, завидев меня, выбросила окурок и сбежала.

— Эй, Аура, — шипит Крокодилица.

Я подпрыгиваю, понимаю, что урок биологии уже в полном разгаре (и когда только звонок-дребезжалка успел прозвенеть?), и начинаю засовывать листы со статьями в сумку.

— Аура, — снова шипит Фрисон.

— Что? — шепчу я.

— Мы договорились насчет кошки?

Увлеченность Анджелы анатомированием животных меня немного пугает. Потому что я знаю, что все эскулапы, которым мы показывали маму, с превеликим удовольствием вскрыли бы ей череп, вытащили мозг, поднесли его поближе к свету и, показав на какую-нибудь извилину, сказали: «Вот здесь, видите? Вот это функционирует неправильно».

И после всего, что я прочла вчера вечером, я понимаю, что они не отказались бы заняться и мной. Они… нет, не они, Анджела. Я смотрю на Анджелу и вижу нас с ней через двадцать лет, я лежу на операционном столе, а она настоящий хирург или патологоанатом. Только ее халат не совсем похож на докторский, скорее он мог бы принадлежать мяснику, так как покрыт пятнами ярко-красной крови.

«Я специально попросила, чтобы тебя отдали мне, — говорит Анджела. — Еще давным-давно, в школе, я попросила мистера Уикмана, чтобы тебя вскрывала именно я. За дополнительные баллы, разумеется. И теперь ты моя, потому что ты тоже сошла с ума, как твоя мама. Тебе это было предначертано».

Нетерпеливо, в спешке забыв даже засучить рукава, она втыкает в меня нож и делает гигантский разрез в форме буквы «Y».

— Аура? — не отстает Анджела. — Мы договорились, да? Я заберу кошку, когда придет время?

— Заберешь, заберешь, — зло отвечаю я. — Кто я такая, чтобы вставать между тобой и твоими нездоровыми желаниями.

— Аура Амброз!

Я поднимаю взгляд и вижу, что Уикман опять держит в руках зеленый пропуск. У меня из головы не выходит та ужасная поездка в маминой машине.

— Надеюсь, когда-нибудь ты все-таки отсидишь целый урок, — говорит Уикман из-под своих каштановых усов — реликвия еще с тех времен, когда по телику шел сериал «Частный детектив Магнум». Я не двигаюсь, и он машет пропуском: — Ну же, поторопись. С тобой хочет побеседовать миссис Фриц.

Великолепно. Со мной желает побеседовать наш психолог-консультант, королева школьной элиты. Мой живот превращается в доску для игры в «Змеи и лестницы» — сплошные углы и неровности. Сейчас мне достанется…

Я собираю тетрадки и выскальзываю из класса. Единственное, что хорошо в этом походе на заклание, — это то, что мне больше не приходится воображать Крокодилицу в обличье ведьмы из «Макбета», помешивающую в кипящем котле, полном мертвых кошек.

Вниз по лестнице и за угол, в административное крыло. Знак на двери справа гласит: «Миссис Фриц, психолог-консультант, классы А — С». Вот уж о ком правда можно сказать: сапожник без сапог. Больная на всю голову.