Я вышла к нему из каюты, увидела идущих навстречу Тхао и Климова, и, прильнув к Дегри всем телом, страстно поцеловала. Кажется, перестаралась, ну, прости, милый, ты виноват. Будешь отрабатывать.
– Мари, – хрипло спросил меня он, когда ребята прошли за поворот, и я быстро отпрянула назад. – Ты меня простила?
Я, надеясь, что Юлька уже готова, толкнула нашу дверь. Дегри, конечно, понял меня неверно, попытался облапить, но я была начеку.
– Сержик, мы продолжаем играть во вчерашнюю игру. Ни о каких отношениях между нами не может быть и речи.
– Мари, тогда не делай так больше, – простонал он. – Жестокосердная la belle dame sans regrets!
– Это Машка-то безжалостная?! Да я бы тебя еще вчера придушила, – воскликнула переводчица.
– Она настолько же красива, насколько жестока, – продолжал плакаться Серж.
Юлька – вот ехидна! – предложила ему сенсетик с этикеткой «Сладкая утренняя разрядка».
– Сейчас мне поможет только холодный душ, – честно признался парень.
– Может, тебе косметического льда отсыпать? – сжалилась переводчица.
– Издеваетесь, да? – обиделся Серж.
– Я над тобой еще не так поиздеваюсь! – взъярилась Юлька. – Быстро повторил неправильные существительные на букву «хью»!
Ну, или какую-то похожую на нее букву. Представления не имею об алфавите мьенгов.
Неправильные существительные звучали для меня совершенно чуждо, но Сержу помогли. Он начал перечислять их, понукаемый строгой учительницей, ошибался, исправлялся, и, в конце концов, сказал:
– Спасибо, Жули.
– Вот то-то же, – проворчала она в ответ.
И мы пошли завтракать. За столиком экипажа мужа не оказалось, и я переключилась на студентов. Солнце улыбался светло и радостно, Кир поднял руку в знак приветствия, Комаровски смотрел внимательно – как я держалась за Сержа, как улыбалась ему… Как старательно опускала глаза, когда Дегри шептал мне на ухо: «Какая вкусная тут каша» и тому подобные глупости.
А вот Аркаша смотрел с обидой. Паша с Мишей пытались его отвлечь, разговорить… с переменным успехом. Таня держалась с достоинством ледяной королевы, Лена… С ней мы взглядами не встречались, она просто не поднимала глаз от тарелки.
Обед прошел в том же ключе, за исключением появления Андерсена. Убедившись, что выглядит муж хорошо, я спокойно поела. А после обеда в коннекторе – по дороге в наш отсек – меня остановил Двинятин.
– Мария, будьте любезны вернуть дневники моих студентов. Я запрещаю вам делать в них какие-либо записи.
– Почему, Илья Петрович? – я наивно похлопала глазами.
Тело слушалось и на него не реагировало! Победа!
– Татьяна не имела права передавать вам – постороннему человеку – дневники академической практики.
Да мне от этих дневников – только лишняя головная боль! Почему тогда кажется таким важным отстоять решение Максимовой? Разберусь потом. И я кинулась в атаку:
– Если я не являюсь членом экспедиции, вспомните, уважаемый Илья Петрович, что я работаю доверенным секретарем ректора нашей с вами Академии. Так что совсем уж посторонней быть никак не могу, верно?
– Это не дает вам права заполнять дневники моих студентов, – стоял на своем Двинятин.
– То есть писать письма от имени Михаила Андреича таким людям, о которых вы, боюсь, только по визору и слышали, я права имею? А заполнить дневник академической практики – нет? Или вы думаете, что я не смогу впоследствии держать язык за зубами? Да я подписку давала, между прочим! И с секретным режимом знакома не понаслышке!
– Если вы были знакомы с секретным режимом, то сразу бы пришли ко мне и отдали дневники, – как-то устало ответил Двинятин.
– Илья Петрович, я могу дать еще одну подписку – лично вам. Подумайте, сколько времени мы сэкономим для исследований, если студентов и вас освободить от бумажной работы, – сама терпеть не могу отчеты, но куда теперь деваться?
– Мария, – я почувствовала, что он готов сдаться, – вы просто не сможете.
– Я – профессиональный секретарь. Работать с бумагами, составлять отчеты, письма и – да, заполнять дневники – суть моей профессии. Вы еще колеблетесь?
– Вы не входите в состав участников экспедиции, на вас не выделено средств, вы…
– Буду жить у своего отца, который, если вы забыли, организовал для Академии эту экспедицию.
Надо было дожимать, и я, по наитию, подняла на него глаза и доверчиво сказала:
– Пожалуйста, Илья Петрович, я трудоголик, я не могу без работы!
– Так это вы, получается, выпросили у Максимовой дневники? – даже слегка растерялся Двинятин.
– Я.
Кто-то донес на Таню! И я, кажется, знаю, кто.
– Все равно придется снять с нее баллы, – пробормотал он себе под нос. – Хорошо. Зайдите ко мне, напишите заявление, подписку о неразглашении, а потом я завизирую все у ректора.
Конечно, зашла и написала. А пока писала – огляделась в его каюте. Просто так, без задней мысли. На столе красовалась столь любимая Юлькой рашпа – что-то типа заколки для волос, которую она привезла из последней поездки на Амодикею и отчаянно хвасталась уникальной стайповской работой. Ну… Юлька! Спасибо!
– Илья Петрович, не снимайте баллы с Максимовой.
– Да? – насмешливо произнес он. – Может быть, вы и замечательный секретарь, но учить меня делать мою работу – еще не доросли.
– Что вы, я не учу, – ответила я, скромно опустив глаза. – Я предлагаю сделку – вы не снимете баллы с Тани, а я промолчу о том, где сегодня ночевала Юля.
И выразительно уставилась на заколку. Слегка переиграла, конечно, но в чужом теле – не удивительно.
– А Михаил Андреевич знает, что его секретарь не брезгует шантажом? – по-прежнему насмешливо ответил Двинятин.
– А вы ему доложите, – предложила я. – И сразу все поймете. Со мной выгоднее дружить, Илья Петрович.
– Никакой сделки не будет, – жестко ответил тот.
– Ладно, – согласилась я. – То есть, шантаж – это плохо. Я поняла. А доносы, видимо, хорошо? Какая удобная мораль.
– О чем вы? – будто бы даже удивился он.
– О том, кто рассказал вам про дневники. Руководствуясь, конечно же, заботой о секретном режиме.
– Однако… А я вас недооценил, – как-то по-другому посмотрел на меня Двинятин. – А почему же он это сделал?
– Думаю, чтобы дискредитировать в ваших глазах Татьяну. Ну, и меня заодно.
– Да бросьте… С чего вы это взяли? – спросил он, внимательно наблюдая за мной.
– А вы давно знакомы с группой? – спросила я. – Не замечали, что у них несколько нездоровые отношения внутри коллектива?