— Спасибо, мне уже намного лучше, — она мило улыбнулась и неуверенно добавила, — присаживайтесь.
— Нет уж, мне не до отдыха, — в тон женщины просочились едкие нотки. — А когда домой собираетесь? У вас же есть жилплощадь?
— Ну… Да… То есть нет… — голос девушки дрогнул, а глаза тут же стали влажными.
— Так да или нет? — допытывалась Осина, сверля Виолетту глазами.
В эту минуту на крыльце дома показался Владлен Эдуардович. Он заметил женщин и пошёл к ним. Ирина Витальевна про себя нервно выругалась, а вслух произнесла тихим, почти нежным голосом:
— Ладно, ладно, это всё неважно. Если тебе будет что-нибудь нужно, обращайся ко мне, не стесняйся.
— Я вижу, вы уже подружились? — услышав последние слова помощницы, хозяин расплылся в добродушной улыбке, а Осина подумала, что такой тупой физиономии она у своего начальника ещё не видела.
— А как же, Владлен Эдуардович, — Ирина Витальевна попыталась выдавить из себя подобие улыбки.
— Ну и славно. Виолетта, меня не будет несколько часов. Дом в твоём расположении. Ника на кухне, обращайся к ней по всем вопросам. Она экономка со стажем и замечательный человек.
— Спасибо, спасибо большое, — с воодушевлением произнесла девушка, и её глаза снова увлажнились, а Осина подумала: «Эта по ходу ревёт по любому поводу».
От чувств нет удовольствия, если их держать при себе
Июнь набирал силу, не жалея тепла и света. Природа радостно примеряла зелень разных оттенков, заигрывала с лазурным небом и ныряла в синие реки. Владлен Эдуардович смотрел на бегущий за окном пейзаж и невольно улыбался. Нежданно проснувшаяся в его душе весна плавно перетекала в лето. Было тепло, уютно и волнительно. Это и придавало жизни тех пикантных ноток, о которых он уже и не мечтал. Вдруг оказалось, что пресловутые бабочки живут и в его организме. Мало того, что живут… Они порхают и бессовестно смеются над его солидным возрастом! Он чувствовал, как новое сладкое чувство овладевает им. Чувствовал — и не сопротивлялся. Наоборот, искал ему оправдания. Единственная капля дёгтя, а точнее, вины, заключалась в том, что он совсем недавно стал вдовцом. «Три месяца… Всего лишь три месяца прошло со смерти жены…», — занудная совесть вставляла острые иголки в новое чувство, оставляя горький привкус в сладких мечтах.
Дорога к кладбищу была совершенно разбитой и, как ему показалось, ужасно длинной. Наконец изумрудная роща раскрыла свои врата, и автомобиль медленно пополз к каменным изваяниям, обрамлённым пёстрым ореолом цветов. Владлен Эдуардович с раскидистой белой орхидеей в руках пошёл вперёд. Марк, захватив воду, медленно шёл следом. К могиле шли молча. В последнее время они сосуществовали почти без слов, обходясь короткими жестами, взглядами или кивками. Невидимое напряжение летало в тёплом воздухе и тяготило обоих. Поставив вазу у памятника, Потоцкий уселся на мраморную скамью и вздохнул. Он смотрел на улыбающееся лицо бывшей жены в оправе мрамора и чувствовал, как бьётся и заходится на каждом вдохе приступами аритмии сердце, заставляя вновь переживать прошлое, освещаемое яркими вспышками памяти. Далёкое прошлое… У неё горели глаза, а он ловил каждое движение и боготворил её, когда они наслаждались друг другом. Последние воспоминания были совсем другими. В них присутствовало одно лишь долженствование, обусловленное сыном, бытом, статусом… Когда произошла эта подмена? Владлен Эдуардович перевёл взгляд на Марка, неподвижно стоящего рядом:
— Осуждаешь? — неожиданно прямой вопрос поверг помощника в ступор. — Знаю, осуждаешь, — почти шёпотом выдохнул Потоцкий.
— Кто я такой, чтобы судить кого-либо, — уклончиво ответил Марк и присел рядом на скамью.
— Человек, — улыбнулся Владлен Эдуардович. — А людям это свойственно. Особенно близкому окружению.
— Странно. Я думал, Вас такие вещи не заботят.
— Так и есть… Но… — Потоцкий вертел в пальцах молодой берёзовый лист, не отрывая от него взгляда. — Знаешь, когда я почувствовал, что между нами с Ларисой всё кончено, пустота? — казалось, он разговаривает сам с собой. — Это было лет семь назад. В Ницце. Мы прогуливались по набережной, и перед нами шла девушка. Симпатичная стройная девушка. И я поймал себя на мысли, что изо всех сил стараюсь не смотреть на неё. Хотя мне этого хотелось. Но самое неприятное, что моя жена тоже не показывала того, что она это замечает. Мы подыгрывали друг другу, соревнуясь в фальшивом благочестии.
— Неужели было бы лучше, если бы из-за такого пустяка разразился скандал?
— Думаю, что да. Эмоции — это жизнь. Они подстёгивают, заставляют двигаться, чувствовать, жить. А мы выбрали комфорт. Комфорт в отношениях.
— Не знаю, — задумчиво протянул Марк. — Негативные эмоции разрушительны. Лучше держать их при себе.
— Хм… — на лице Потоцкого промелькнула тень иронии. — От ненависти нет удовольствия, если её держать при себе. Любое чувство сопряжено с удовольствием, если у него есть выход наружу. И негативное, и позитивное. Намного хуже, когда эмоции иссякают и остаётся пустота…
— Это слишком сложно для меня. Моим родителям, например, не нужно было в этом разбираться. Они всю жизнь прошли рука об руку — и не жалели. Чувства, любовь, эмоции… Это всё для поэтов и философов. В жизни всё проще. Главное — уважение, а остальное приложится.
— Да. Наверное. Дай Бог, как говорится. Но ты никогда не знаешь, что на душе у людей, что у них в мыслях. Вряд ли твои родители делились с тобой этим. Внешняя оболочка очень часто отличается от того, что внутри.
— Кстати, о том, что внутри, — вдруг оживился Марк. — Владлен Эдуардович, может, я проверю эту Виолетту? Мы же о ней ничего не знаем и…
— Марк! — Потоцкиий повысил голос, но быстро опомнился и заговорил спокойно, — мне кажется, ты заработался.
— Но в этом и заключается основная моя работа, не так ли?
— Так-то так, но не передёргивай, пожалуйста. Хотя… Ладно, проверь. Мне интересно знать её биографию, а особенно те обстоятельства, которые подвели к крайней точке.
— Может, для начала не мешало бы с ней серьёзно поговорить.
— Не сейчас. Ты же видишь её состояние. Зачем человека снова травмировать? Уже одно то, что она рассказала, откуда родом (из какого-то села, то ли Мерло, то ли Мéрло), неплохо. Это говорит о том, что девочка постепенно приходит в себя. Хотя я вижу, что вспоминать об этом ей не хочется. Дадим ей время, а ты, если тебе неймётся, можешь потихоньку разузнать.
— Я просто подумал…
— Это хорошо, что ты думаешь. А решать предоставь мне. — Потоцкий хлопнул себя по коленям и встал, давая понять, что задушевные разговоры окончены.
Несмотря на то, что светило солнце, смотреть хотелось под ноги. Бурая земля, смешанная с камнями и листвой, послушно приминалась ногами. Уже возле машины их окликнули. Мужчины одновременно вздрогнули. К ним шли две женщины с небольшой корзинкой искусственных цветов. Одна дама показалась Потоцкому знакомой.