Тэмуджин и все домочадцы не переставали изумляться такому небывалому случаю. Ведь обычно в горах снега выпадает вдвое больше, чем в степи, да и там он скоро сдувается ветром. В эту же зиму все было наоборот: в степи почти всюду снега выпало по колено и больших ветров там не было, пастбища не очистило от гибельного покрова, поэтому многим куреням и стойбищам пришлось кочевать, люди не знали, куда идти от бескормицы, как спасать скот.
Джэлмэ и Боорчи, приезжая из редких поездок к своим сородичам, рассказывали о том, что творится в степи, как страдают соплеменники от большого снега. Тэмуджин с матерями, узнавая от них об этом и сравнивая с тем, что было в их урочище – и радовались, и опасались, что в любой день может наступить конец хрупкому их благополучию.
Не находя другого объяснения такому невиданному положению и понимая, что это неспроста, они стали подозревать, что это шаманы постарались за них перед небесами или сами небожители, видя их трудное положение, помогли им, оставив место для спасения. Матери, уверившись в этом, угощая по утрам огонь очага и бросая кусочки от приготовленной пищи небожителям, отдельно стали поминать Долоон Хухэ Тэнгэри [14] и благодарить их за покровительство.
С беспокойством оглядывая каждое утро небо над горами и все продолжая ожидать признаков снегопада, но так и не дождавшись их за первую половину зимы, когда обычно выпадала большая часть снега, к месяцу ехэ улаан в семье Есугея все облегченно вздохнули, поняв одно – пронесло.
– Теперь если и выпадет сколько-нибудь под весну, – говорили они на общем совете, – страшного уже нет, на малое время можно и выйти из леса.
– Чего там думать! – беспечно махал рукой Хасар. – Ничего опасного там нет, люди поубивали друг друга, да утихомирились.
– Не первый и не последний раз, – вторил ему возмужавший Бэлгутэй.
Все соглашались на одном, подбадривая друг друга:
– Можно где-нибудь и переждать до лета…
– Для малого поголовья корм в степи найдется.
Другое, что беспокоило их все это время – были звериные нападки. Начиная с первого снега стали заглядывать к ним на поляну волки и рыси. Показываясь на дальних опушках, они подолгу стояли, жадно поглядывая на коров и лошадей. Братья и нукеры прогоняли их свистящими стрелами, те наведывались снова, однако напасть открыто все-таки не решались. Начало зимы прошло в нудном, выжидающем противостоянии со зверями и каждую ночь им приходилось выходить в караулы. Зажигали по два или три костра, загоняли между ними коров и коней, и сами по двое сторожили их до утра.
В середине зимы появилась первая потеря. Ясным солнечным днем неведомо откуда взявшаяся росомаха (раньше этого зверя здесь не видели) улучила время, когда у стада никого не оказалось, и задрала двухгодовалого телка. Хасар сел на коня, по малому снегу догнал в лесу медлительного в беге зверя, и расстрелял его, пополнив свой охотничий счет.
А в конце зимы, через день после приезда Джэлмэ от родителей, на них напали волки. В ту ночь в карауле были Боорчи и Бэлгутэй. Перед этим звери будто понемногу переставали их донимать, и несколько дней не показывались им на глаза. Братья и нукеры решили, что те отстали совсем, и в последние ночи держали лишь один костер вместо обычных двух или трех – берегли дрова, потому что сухие сучья в ближнем лесу они уже выбрали, и теперь приходилось таскать их издалека.
Караульные заранее поделили ночь, уговорившись, что сначала караулит Бэлгутэй, а Боорчи спит у костра. Бэлгутэй отсидел какое-то время, и около полуночи, пригревшись у жаркого огня, задремал.
Кони с двумя коровами и телком стояли между костром и юртами. Ближе к костру, греясь, теснились коровы, подальше, застыв в темноте, дремали кони. Синеватая кобыла Бортэ еще осенью понесла от жеребца Тэмуджина и теперь, став беспокойной, норовила держаться подальше от остальных. Часто она отходила далеко от костра, и парням приходилось ходить за ней, подгонять поближе.
В какое-то время, когда костер стал потухать, из леса бесшумно, ползком на брюхе, подкрались волки и напали на отошедшую в сторону кобылу Бортэ. Матерый волк сразу вцепился ей в шею и разорвал глотку, не дав издать ни звука, и за ним полтора десятка зверей, набросившись гурьбой, оттащили обливающуюся тушу в сторону, и пока жеребцы, уловив запах крови, очнулись и заржали, кобыла уже наполовину была съедена.
Бэлгутэй и Боорчи, услышав ржание, вскочили на ноги. Потухающий костер почти не давал света и Боорчи, во тьме ночи больше угадывая, чем видя, послал несколько стрел в копошащуюся кучу теней в полутораста шагах от костра. Там раздались пронзительные визги, и огромная стая крупных волков устремилась в лес.
Бэлгутэй лихорадочно подбрасывал дрова в костер и раздувал. Боорчи, склонившись вперед, вглядывался во тьму. Выждав, когда огонь разгорелся, они подошли к объеденной туше.
Из ближней кожевенной юрты на шум вышли Хасар и Джэлмэ, чуть позже подошел Тэмуджин.
– Что случилось? – Тэмуджин, узнавая кобылу, резко повернулся к Боорчи: – Да вы что, спали здесь, что ли?
Не успел нукер ответить, подскочил Бэлгутэй, встав между ними.
– Брат, это я виноват, заснул… убей меня за это.
– Тьфу! – сплюнув, Тэмуджин резко повернулся и пошел в свою юрту, бросив на ходу: – Уберите все, чтобы ничего не осталось.
В большой юрте уже горел светильник, Бортэ, подбросив в очаг, раздувала огонь. Она встревоженно взглянула на него.
– Что случилось?
– Волки задрали твою кобылу.
Бортэ застыла взглядом и, усевшись на войлочную подстилку, долго молчала.
Она сильно любила свою лошадь. Иногда, заскучав по родному дому, она подходила к своей кобыле и долго гладила ее по гриве, что-то шептала ей. Та, будто понимая ее, стояла неподвижно, терлась мягкими черными губами о ее плечо. Так и стояли они некоторое время, а Бортэ, отведя дух, возвращалась с просветленным лицом, будто побывала в родных местах, повидала своих.
Когда кобыла понесла, Бортэ без меры радовалась за нее, словно это была не лошадь, а родная сестра. Часто ходила проведывать ее, оглаживала ей увеличившийся живот. С нетерпением она ждала, когда та принесет жеребенка. Тэмуджин, глядя на нее, на то, как она охаживает свою кобылу, хмурился недовольно, чувствуя в себе что-то, похожее на ревность…
И теперь Тэмуджин не знал, как помочь горю жены.
– Что, жалко ее? – спросил он, присев рядом, стараясь утешить. – Она ведь пришла с тобой из родительского дома, единственная живая память. Но ты уж не горюй из-за нее слишком сильно, потом я пригоню тебе точно такую же кобылу, или, если хочешь, как-нибудь съездим к твоим родителям, и ты попросишь из их стада…
– Не в этом дело, – Бортэ с беспокойством взглянула на него. – Жалко очень, но меня другое встревожило.