Она посмотрела на меня, скосив глаза, и сказала:
— Интересно, Гейб умер, ненавидя меня?
Вентилятор под потолком скрипел и дрожал. Я присмотрелась к его вращению, вычисляя вероятность того, что вся эта конструкция может приземлиться нам на головы, и лишь потом спросила:
— А как ты думаешь?
— Думаю… нам обоим есть о чем жалеть, — голос Роксаны стал задумчивым. — Гейб влюбился в другую женщину. Это было для меня очень болезненным ударом. В то время Ди оказалась единственным способом ответить ударом на удар. Конечно, мой поступок не прибавил мне Божьей милости, сколько бы я ни вспоминала эту ситуацию… Но что, если единственным способом исправить мою плохую карму было попросить у Гейба прощения? А теперь он мертв, и я не могу этого сделать.
— А почему ты сама не можешь простить себя? — спросила я.
— Простить себя? — Роксана уставилась на меня испытующим взглядом.
— Да, именно так, — настаивала я. — Почему бы и нет?
— Я только что объяснила тебе! Я продолжаю вспоминать свои промахи снова, снова и снова…
— Роксана, если ты не будешь все время вспоминать свои промахи, ты наделаешь вместо них другие, свято место пусто не бывает. Почему для тебя так важно изменить свое поведение? Просто признай, что ты поступила бы точно так же, вернись все на свои места. Посмотри в лицо своей вине и прости себя за то, что была самой собой. Возможно, это и есть способ исправить твою карму.
— Думаешь, это меня излечит? — спросила Роксана с почти детской надеждой в глазах.
Я постучала пальцем по виску, как недавно делала она.
— Вот здесь, — сказала я. — И если тебе удастся простить себя, ты сможешь простить и Гейба за то, что он с тобой сделал.
— О, я давно его простила. И мне жаль, что он так страдал. Если это, конечно, что-нибудь значит. — Роксана нахмурилась. — Думаю, больше всего мне следует пожалеть Ди. Я забрала ее от отца, и теперь она никогда не сможет отыскать его. Я надеюсь лишь, что она не будет ненавидеть меня, когда я умру.
— Роксана, Ди никогда не держала на тебя злости. И я уверена, что она уже простила тебя.
— Надеюсь, ты права.
Мы лежали рядом, вдыхая и выдыхая ветер. За окном колыхались ветви деревьев, с улицы доносились звуки гитары, а над нами по своему вечному кругу ходил вентилятор.
— Нет, ты не можешь, — сказала Роксана.
— Чего я не могу? — спросила я, поднимаясь на локтях.
— Остаться здесь навечно.
Я улыбнулась, памятуя о международном признании мудрости Роксаны, и погладила ее по щеке.
— О, я люблю тебя, — нежно сказала я, целуя ее в лоб.
— И я люблю тебя, — ответила Роксана, закрывая глаза.
Какое-то время я наблюдала, как она дышит. Странно, что почти пустая комната может казаться настолько наполненной…
— Не позволяй Ди хранить мою одежду после того, как я умру, — раздался вдруг голос Роксаны. Не открывая глаз, она добавила: — Я хочу, чтобы она вычистила все шкафы. Скажи ей, тебя она послушается.
— Хорошо, — ответила я, думая, как подговорю Ди вырезать по кусочку из каждого платья Роксаны…
— И ради бога, никаких стеганых одеял из кусочков вещей!
— Хорошо, — повторила я, на этот раз покорно.
Я подождала, пока она заснет, и выскользнула из спальни. Снаружи, что не могло не радовать новизной, светило солнце. Это был первый весенний день без дождя. На крыльце я нашла Ди и Алисию, которые прервали разговор, как только открылась дверь.
— Ладно, что тут у вас происходит? — спросила я, садясь на свободное место рядом с Диотимой.
— Просто я себя жалею, — всхлипнула Ди, вытирая слезы.
— О Ди… — Я обняла ее за плечи.
— Все будет хорошо. Я справлюсь, — произнесла Ди и в доказательство своей решимости громко прочистила нос. — Это же не значит, что я никогда не увижу маму…
— Да, но… тебе будет трудно до тех пор, пока ты не справишься с собой, — сказала я.
— Она приходила, — сообщила вдруг Ди. — Я имею в виду мою бабушку Хейзел. Она явилась ко мне этой ночью.
— Твоя бабушка? — спросила Алисия, поворачивая голову и в изумлении хлопая ресницами. — И что она сказала?
— Вообще-то ничего. А может, и сказала, но я ее не услышала. Она улыбалась. Они все улыбались.
— Они? — обеспокоенно повторила Алисия. — Твоя бабушка привела друзей?
— Там были мой дедушка Нельсон и мой папа.
— Дядя Гейб? — Алисия застыла. — И как он там?
Ди пожала плечами.
— Околачивается.
— Так… они выглядели счастливыми? — продолжала расспрашивать Алисия.
— Они улыбались. А еще… — Ди помедлила. — Дедушка Нельсон надел нелепый белый костюм, в котором он был похож на полковника Сандерса.
Алисия сокрушенно покачала головой, словно Ди только что сказала, что дедушка Нельсон скрипел зубами.
— Зато бабушка выглядела сногсшибательно в красном шелке. Или это просто выглядело как шелк, не имеет значения. Ткань так прекрасно развевалась.
— Никогда не думала, что после смерти я буду носить одежду, — сказала я, обнимая колени. — Я думала, что когда умираешь, то становишься частью Бога. Будто твой дух сливается с чем-то большим и ты превращаешься в частичку его света.
— Я тоже так думала, когда мне было девять лет, — отозвалась Ди, но сбить меня с толку ей не удалось. В девять лет она впервые увидела дух бабушки Хейзел. — Не знаю, может, ты и становишься частичкой света, — добавила она. — Может, ты и существуешь везде, в любой форме. Но если тебе хочется пообщаться с кем-то в этом мире, с кем-то вроде меня, тогда придется принять узнаваемую форму, ты так не думаешь?
Я медленно улыбнулась Ди и сказала, что постараюсь стать такой же беременной душой, как и она.
— Господи, Холли, не уезжай, — прошептала Ди, кладя мне голову на плечо. — Я не могу потерять вас обеих сразу — и маму, и тебя.
— Я вернусь. Обещаю, — заверила я ее. — Но мне нужно съездить домой на некоторое время. Придется забрать кое-какие коробки и помочь папе с переездом. А у Роксаны есть вы, девочки.
— Я по-настоящему рада за тебя и Мэттью, — улыбнувшись, сказала Алисия.
— Да, он действительно классный парень, — согласилась Ди. — Эй, а разве нам не следует дать обет, раз уж мы расстаемся друг с другом? Сестры Фоссиль всегда так делали.
До этого момента я и не вспоминала, что Ди в случае рождения девочки собиралась назвать ребенка Петрова. А еще я поняла, что так и не побывала на Кромвел-роуд, но это почему-то больше не имело значения.
— Правильно! — вспомнила я. — Они дали обет вписать в книгу истории имя Фоссиль, потому что это было их общее имя, и ничье больше! И это сделала Петрова, поскольку она летала на самолетах и все такое…