— Ты хоть можешь дышать? — осведомился Эд. Я слышала, как он смазывает руки лосьоном. Повернувшись лицом к стене, я уловила запах лаванды.
— Могу, — сказала я, напрягаясь, когда почувствовала его руки на своей спине.
— Можешь расслабиться? — спросил он. — Надеюсь, что тебе будет хорошо.
«Ди делает это ради заработка, — напомнила я себе. — С незнакомцами. Перед тем, как удалить им волосы на лобке».
— Дыши, — велел Эд, разминая мою спину.
— Хорошо, — отозвалась я и задержала дыхание.
— Да нет же! Тебе нужно расслабиться. Ты слишком многое держишь в себе. В тебе недостаточно места для такого багажа.
— И как мне расслабиться? — спросила я.
— Дыши, — повторил Эд, массируя мои ромбовидные и трапециевидные мышцы, потом опуская руки ниже.
— Дышать, — пробормотала я. — Это такой новый вид йоги.
— Дыхание?
— Ну, это весьма популярно, — пояснила я.
— Ты все еще напряжена. Дыши глубже, вдыхай и выдыхай, позволь телу расслабиться.
— Я попытаюсь, — сказала я, имея в виду, что попытаюсь позже.
— Не надо пытаться, просто делай это сейчас, — произнес Эд таким тоном, словно читал заклинание.
— Спасибо, мистер Мияги, — вежливо поблагодарила я.
— Мистер кто? — Эд на секунду замер.
— Мальчик-каратист, помнишь кино?
— Я цитировал самого Йоду. Думал, что его-то ты узнаешь, — сказал Эд.
Я внезапно расхохоталась, чувствуя, как расслабляется все внутри, от затылка до поясницы. Я продолжала смеяться и дышать, смеяться и дышать, пока мои суставы не расслабились, а мышцы не стали мягкими. Мое сердце колотилось, как мне казалось, прямо о ребра. Тем временем Эд продолжал разминать и гладить меня, словно тесто для хлеба, которое должно было вскоре подняться. Следующий взрыв смеха прозвучал подобно стону.
— Тебе станет лучше, — пообещал Эд.
И я поверила ему.
К тому моменту как я перевернулась на спину, у меня уже не было сомнений, что вот оно — время. Штаны и боксерки Эда нужно убрать прочь — он должен быть совершенно обнажен. И мне наплевать, санитар он или врач, шаман или дилетант. Мне тридцать лет, и пришло время исцелиться.
Если врач не знает, какое из двух направлений лечения выбрать, то любое из направлений будет выбрано им почти вслепую.
Оксфордский учебник клинической медицины
В восемь часов утра Дня благодарения я возвращалась в отделение экстренной помощи со второго этажа, где только что объявила о смерти пациента, еще одного «ушедшего», за которого мне приходилось отвечать. В то время как все остальные врачи в основном находились дома и спали, персонал нашего отделения ждал, когда то или иное почти бездыханное тело станет окончательно бездыханным, чтобы констатировать смерть. Иногда ее было довольно трудно определить.
— Что ж, доктор Кэмпбелл, — сказал, хмыкнув, мистер Денверс, когда я добралась до «Аквариума». — На этот раз пациент действительно умер?
Учитывая, что заведующий отделением экстренной помощи минуту назад прибыл в госпиталь, а у меня заканчивалась смена, я решила, что кто-то должен был ввести его в курс текущих дел и этим кем-то была я. Он не зря говорил скептическим тоном, поскольку мистер Аламеда был дважды признан мертвым с тех пор, как сестра Тереза, сиделка из «Соловьиного крыла», сказала, что пациент прекратил дышать в 6.45. В свой первый визит к пациенту мне пришлось проталкиваться к его кровати, поскольку около него дежурили восемнадцать членов семьи. Я вытащила стетоскоп из кармана, аккуратно приложила к груди больного, надеясь услышать сердцебиение. В его грудной клетке застыла отвратительная тишина, однако определить ее абсолютность мешали громкие всхлипывания в комнате. Посветив фонариком в зрачки мужчины, которые не реагировали, я повернулась к его близким и сказала, что мистер Аламеда, к сожалению… В этот момент мистер Аламеда прервал мою сочувственную речь, громко втянув воздух.
— …вот-вот нас покинет, — выкрутилась я. — Ему осталось совсем недолго.
Чувствовала я себя скорее стюардессой, которая обнаружила, что катастрофа неминуема, нежели врачом.
Во второй раз мистер Аламеда прекратил дышать в половине восьмого утра. Сестра Тереза наверняка подождала немного, чтобы удостовериться, потому что, когда я промчалась по ступенькам на второй этаж и вошла в палату пациента, мистер Аламеда был окоченевшим и синим, а его беззубый рот выглядел клювом замерзшей птицы. Его грудь наполнилась тишиной. Он был, без сомнения, окончательно мертв. И единственным звуком, который прозвучал в набитой людьми комнате, было бурчание в моем животе.
— Это же он, правда? — с надеждой спросил один из взрослых детей пациента после того, как раздался этот жуткий звук, выданный моим желудочно-кишечным трактом. Похоже, результат поедания оладий с кофе давал о себе знать вне зависимости от количества смертей окружающих. Я призналась родственнику пациента, что звук издала я и что на этот раз мистер Аламеда покинул нас навсегда.
Доложив об этих событиях мистеру Денверсу, я устало улыбнулась и сказала:
— На этот раз он покинул нас. Я тоже покидаю…
— Да, конечно, идите и отдохните, — велел мой босс, в то время как Марианн, записав на «великой стене проблем» очередную «основную жалобу больного» — рвоту с кровью, — протянула ему карту пациента.
«Круговорот продолжается», — подумала я, отдавая мистеру Денверсу свой пейджер, чтобы уйти. Что мне больше всего нравится во время дежурства в ночную смену, так это небольшой промежуток, когда щит ответственности уже снят с моей руки, но я еще не упала в кровать и шагаю в утреннем тумане вместе с другими людьми, которым только предстоит начать рабочий день.
Однако в это утро у меня не будет времени подремать, потому что мы с Эдом договорились отпраздновать День благодарения у Роксаны.
Вернувшись в общежитие, я приняла душ и отправилась подбирать вещи для выхода, разрываясь между желанием одеться тепло — на этой неделе был первый снегопад — и желанием выглядеть сексуально. Я остановилась на «последней одежде», моем шерстяном свитере шоколадного цвета, и высоких кожаных сапогах.
Когда в мою дверь постучали, я с готовностью распахнула ее, надеясь увидеть Эда, но вместо него столкнулась нос к носу с Марианн. Она сообщила, что меня ждут к телефону, и сбежала в свою комнату так быстро, что я ощутила себя прокаженной.
— Счастливого Дня благодарения! — воскликнул папа, как только я подняла трубку висевшего в холле телефона.
Я пожелала ему того же и поинтересовалась, холодно ли у них (у них было холодно) и купил ли он индейку (не купил). Мой отец родом из Иллинойса, так что, в отличие от бабушки, с ним можно нормально поговорить о погоде и праздничном меню. Ева же считает такие темы для разговора мещанскими.