Я припустил за ней, развернул ее к себе лицом и закинул на плечо, что и планировал сделать раньше. Она приземлилась жестко, врезавшись в меня животом, и у меня возникло непреодолимое желание пойти домой пешком, не снимая ее с плеча.
Пропади она пропадом, эта машина.
Ну, образно выражаясь.
– Отпусти меня! – Тэйт брыкалась и колотила меня по спине, а я только сжал ее покрепче, не давая воли своим рукам.
Ее задница в короткой юбке была прямо рядом с моей головой, и, черт возьми, как же мне хотелось воспользоваться таким положением.
Но учитывая то, в каком она была настроении, за это она, вероятно, отрежет мне член.
– Джаред! Сейчас же! – приказала Тэйт звучным и повелительным голосом.
Подойдя к машине, я снял ее с плеча и усадил на капот. Сам тут же склонился над ней, положив руки по обеим сторонам от ее бедер, и придвинулся ближе.
Очень медленно.
Я знал, что мне нужно дать задний ход.
Не торопить ее. Снова заслужить ее доверие.
Но я помнил ее вкус, и мне было проще перестать дышать, нежели ждать.
Правила все еще устанавливал я, и сейчас я решил, что мы не будем больше терять время.
– Не пытайся убежать, – предупредил я. – Ты ведь помнишь, что я могу удержать тебя на месте.
Это была не угроза. Я просто хотел, чтобы Тэйт вспомнила. Вспомнила, с какой страстью, с каким ответным желанием целовала меня тогда в кухне.
Она опустила подбородок, вид у нее был нерешительный.
– А я могу пользоваться газовым баллончиком и разбивать носы, – парировала она и подалась назад, увеличив дистанцию между нами, как будто не доверяла самой себе.
Я видел, как у нее на шее пульсирует жилка. Однако сбежать она не пыталась.
Мы наблюдали друг за другом, и время остановилось. Тэйт дышала часто и поверхностно.
Она хотела меня так же, как и я ее, но ей это совсем не нравилось.
Она совсем запуталась, и я наслаждался этим.
Только я действую на тебя так. Больше никто.
– Я не Нэйт и не Мэдок… и не Бен.
Наши носы почти соприкасались, я изучал ее лицо. Струйка пота скатилась по моей спине, член пульсировал, и у меня было такое чувство, словно все мое тело объято пламенем.
– Не смей, – прошептала Тэйт, когда мои губы приблизились к ее губам.
Ой, я и не стану. Ты сама это сделаешь.
– Обещаю. Только если сама попросишь. – Если завтра она пожалеет о том, что поддалась, будет фигово. Мне не хотелось брать на себя еще и этот груз. Нет, Тэйт будет участвовать в этом со мной на равных. Она должна сходить по мне с ума, должна прийти в полное смятение. Должна сдаться.
Похоже, с самого начала я именно этого и добивался.
Мои губы скользили в миллиметре от ее лица. Я вдыхал ее запах, ощущал вкус, не касаясь кожи.
Я легко провел губами по ее нежной щеке, а потом почти коснулся губ. И тут она издала слабый стон.
Твою мать.
Все это время, скользя вдоль ее лица, подбородка, шеи, я едва мог совладать с собой, чтобы не впиться в нее зубами. Мой голод был зверски силен.
– А теперь я могу тебя поцеловать? – Я отчасти спрашивал, отчасти умолял.
Тэйт не сказала «да», но и не отказала.
– Я хочу прикоснуться к тебе, – прошептал я, почти касаясь ее губ. – Хочу почувствовать то, что принадлежит мне. Что всегда было моим.
Пожалуйста.
У Тэйт перехватило дыхание, и я видел, что она борется с собой. Потом она слабо оттолкнула меня и спрыгнула с капота.
– Держись от меня подальше. – С этими слова ми она направилась к пассажирской двери.
Да, но нет.
Я тихо усмехнулся.
– Сама держись.
– Дай мне две. – Отец бросил две карты на стол для обмена, и мой рот невольно искривился в гримасе.
Ни «Как ты?», ни «Что нового?», ни «С гребаным днем рождения, сын».
Ничего.
Сегодня мне исполнилось восемнадцать, а мой отец явно об этом не помнил.
Или ему было плевать.
Я сдал еще две карты с колоды и швырнул их ему через стол.
К черту. Десять минут прошло, осталось пятьдесят.
Мы молчали с тех пор, как я приехал. Говорили, как обычно, только в случае необходимости.
А живот у меня по-прежнему скручивало.
Вчера, после эпизода с Тэйт, я чувствовал себя прекрасно. Расслабленно, радостно, спокойно.
Но каждую неделю, перед тем как ехать в тюрьму, мне становилось тошнотно. И теперь вчерашняя эйфория исчезла без следа. В ожидании того, какую еще мерзость скажет отец, меня начинало мутить. В эти дни я не мог ничего есть по утрам. И почти всегда руки так сильно тряслись, что я с трудом вел машину.
Именно поэтому вчера, сразу же после того как я довез Тэйт до дома, я рванул сюда. Я все равно не смог бы уснуть в такой близости от нее, поэтому просто взял и укатил оттуда, к чертям. Поехал в Крест Хилл. Переночевал в мотеле, а утром сразу помчался в тюрьму, к самому началу часов посещения. Успокаивался я обычно после того, как уезжал. Чем ближе был дом, тем лучше я себя чувствовал.
Единственным, что помогало мне выдерживать эти встречи и не блевануть, был кулон.
А я его вчера так и не забрал.
Сейчас внутри у меня будто бурлила кислота, поднимаясь к самому горлу. Я ощущал жжение и сглатывал раз за разом, надеясь, что отец не прочтет моих мыслей, ведь я думал о Тэйт. Знаю, звучит дико. Как кто-то может увидеть, о чем ты думаешь? Но у моего отца был особый талант угадывать, что у меня на уме, а еще он единственный мог заставить меня почувствовать свою слабость.
– И где же эта штука?
Я проигнорировал вопрос.
Кто знал, о чем он говорит. Я всегда сожалел, когда позволял ему втянуть меня в разговор. Поэтому сейчас просто держал рот на замке, сосредоточившись на дыхании.
– Ты практически не вынимал руку из кармана штанов каждый гребаный раз, когда приходил сюда, кроме сегодняшнего. Та штуковина, которую ты носил в кармане, все равно что какой-нибудь оберег. И куда же она вдруг делась?
Я закусил губу, притопнул ногой. Потом попытался вспомнить, какие у меня карты, назвал их про себя.
2-4-5-6-7. Пики, пики, пики, пики, червы.
В помещении, с его высокими потолками и расходящимися в стороны коридорами, раздавалось эхо разговоров, которые я не мог разобрать. Вокруг нас общались и копошились другие люди. Свет лился в окна, но от этого атмосфера не становилась приятнее.