К Саннивейл-хаус подъезжает такси, и Крисси спешит к Майклу. «Я дойду пешком и встречу тебя, – сказала она, когда Майкл доложил по телефону, что его выписывают и переводят в психбольницу. – Прогулка мне не помешает». Майкл понял, что она проявляет дипломатичность; ей ничего не остается, как идти пешком или ехать на автобусе, потому что машину забрали кредиторы.
Крисси открывает дверцу такси.
– Привет, любимый.
Майкл выбирается с заднего сиденья и почти падает в объятия жены. Он был слишком взвинчен, чтобы остаться на послеобеденный сеанс в Мериленде; тогда пришлось бы прощаться с людьми, которых он успел полюбить. Вместо этого Майкл отправился к себе в палату и упаковал вещи. Не прошло и часа, как он уже здесь, однако мысль о переводе до сих пор терзает его не меньше, чем у Фила в кабинете.
Майкл поднимает глаза на здание за спиной Крисси. Оказывается, стены вовсе не белые, а бледно-серые; окошки крохотные и, судя по всему, не открываются. Вокруг газонов установлено высокое ограждение. Скорее тюрьма, чем больница.
Тем не менее вышедший поприветствовать их молодой человек вовсе не похож на надзирателя. С широкой улыбкой на лице он представляется: Аконо. За последнее время Майкл привык, что все ему улыбаются; Аконо, по крайней мере, делает это искренне.
– Позвольте проводить вас в номер с видом на море, – говорит он и, заметив замешательство на лице Майкла, добавляет: – Так мы называем палаты в мужском отделении. Правда, сегодня нам придется пройти через те, что выходят на луга. Обычно мы тут не ходим, но сейчас главный вход ремонтируют.
Он ведет Майкла и Крисси в обход здания.
Вид на луга, как догадывается Майкл, пока Аконо отпирает замки, у охраняемого отделения.
– Мерзкая лесбиянка! – раздается чей-то крик.
С другого конца коридора в их сторону направляется жилистый парень в пижаме.
– Вот мерзкая лесбиянка!
Поравнявшись с ними, парень смотрит на Крисси.
Аконо сохраняет спокойствие.
– Не обращайте на Джеза внимания. Постоянно зовет меня грязным негром. Он просто болен.
Очень мило, думает Майкл, а потом вспоминает Таш и болезнь Туретта. Наверное, у Джеза что-то подобное, он не может себя сдерживать.
Они идут мимо большой металлической двери с решеткой, сквозь которую видны покрытые серым пенопластом стены. В середине из того же пенопласта установлено нечто, напоминающее кровать.
– Что там? – спрашивает Майкл.
– Изолятор, – отвечает Аконо.
Иным словами, камера, думает Майкл. Крисси сжимает его руку.
– Сначала покажу вам палату, – говорит Аконо. – Там вы можете оставить вещи, и я провожу вас в комнату отдыха.
– Здесь не так плохо. – Крисси обводит взглядом палату: в ней свежевыкрашенные стены, полки в тон стен, тумбочки и одна кровать. – Хорошо, что ты будешь один, да, Микки?
– Голубые стены мне нравятся больше всего, – говорит Аконо.
– А есть и другие? – спрашивает Крисси.
– Красные, желтые, зеленые – зависит от палаты. По мне, этот цвет самый расслабляющий.
От меня ждут благодарности, думает Майкл, но в комнате несет инсектицидом.
– А туалет здесь есть?
– Один на отделение, в конце коридора, – объясняет Аконо.
На отделение, думает Майкл. В предыдущей клинике в его распоряжении была палата с отдельным туалетом и душем.
Он со стуком опускает чемодан: пол покрыт линолеумом, ковра нет. В ушах вдруг звучит голос Джиллиан: «Не зацикливайтесь на пессимистичных мыслях, Майкл». Она могла бы убедить его, что для выздоровления ему не нужны свежесрезанные цветы и телевизор в палате. Я изо всех сил стараюсь мыслить позитивно, возражает он, но все это смахивает на дурной сон.
Майкл ходит по комнате в надежде адаптироваться, смотрит в окно. Внизу стоит теннисный стол; двое мужчин играют, он бы тоже не прочь к ним присоединиться. Поодаль курит кучка больных – к этому он привык в Мореленде. «Плохие курят больше помешанных», – вспоминает он слова Лилли.
– Хорошо, – говорит он Аконо. – Может, покажете мне комнату отдыха?
От комнаты отдыха Майкл не ждет изобилия. И действительно, CD-плеер, телевизор и стопка потрепанных настольных игр – вот и все здешние развлечения. Правда, есть еще кухонный уголок: стойка в нем усеяна испитыми пакетиками чая и пластиковыми ложками. Любой звук отдается эхом. Хотя комната просторная, здесь сидят всего несколько человек. Двое молча играют в «Эрудит», рядом с ними юноша расчесывает руки и бормочет нечто вроде: «Тьфу! У меня под кожей далматинцы», да еще старик с тонкими будто пух волосами сидит на деревянном стуле перед телевизором. Он смотрит скачки и единственный из всех приветствует вошедших кивком головы.
Трудно поверить, что совсем недавно я обедал в компании людей, которых уже считал почти друзьями, думает Майкл.
– Ну, и что будет дальше? – спрашивает в коридоре Крисси.
– Вас осмотрит палатный врач. – Аконо обращается к Майклу, вновь улыбаясь во весь рот, но Майкл не в состоянии понять, что происходит в данный момент, не говоря уже о том, что будет после, поэтому не реагирует. Аконо поворачивается к Крисси: – Мы считаем, что лучше всего предоставить пациентам возможность освоиться самостоятельно.
«Ты намекаешь моей жене, чтобы она ушла? – думает Майкл. – Если это так, почему не скажешь прямо?» От перспективы остаться здесь без нее он содрогается.
– Ясно. – Крисси кивает.
Она всегда была покладистее меня, думает Майкл.
Обнимая его на прощание, Крисси шепчет:
– Не волнуйся, любимый! Постараемся забрать тебя отсюда как можно скорее, обещаю.
Значит, ей тоже здесь не понравилось, несмотря на веселость Аконо, заключает он. Ему становится только хуже – это подтверждает, что его ощущения верны. Крисси с Аконо уходят, а Майклу ничего не остается, как вернуться в унылую палату или идти знакомиться с обитателями комнаты отдыха. Скрепя сердце, он выбирает последнее, чувствуя себя как перед прыжком с обрыва.
* * *
– Хороший у вас дом, – говорит Эбби, оглядывая кухню.
– Спасибо, – отвечает Карен. – Давно пора ремонтировать. Особенно здесь.
– Я бы не сказала.
Эбби впечатляют развешанные на холодильнике детские рисунки, полки, уставленные банками со специями и травами, недопитая бутылка красного вина рядом с коробками с чаем и кофе. Мне бы вот так выставлять все напоказ, а не запирать.
– Ну что, по пирогу? – Карен на цыпочках достает откуда-то большую жестяную коробку. – Приходится прятать от детей, – говорит она, выкладывая на тарелку шоколадный кекс.
Уж мне ли не знать, думает Эбби.