Старик выключил радио и попробовал перейти на заговорщицкий тон:
– Как давно мы не проводили субботний вечер вместе. Помнишь наши вечера перед телевизором? И…
– Я принес тебе один сувенир.
Эрван положил на кровать фото. Морван взял снимок в руки, и взгляд его затуманился. Либервиль, 1978-й. Монтефиори пригласил его провести несколько дней у себя на вилле – он тогда подписал с Омаром Бонго потрясающий контракт на рельсы для новой железной дороги.
Но не София – маленькая капризная девчонка, которую он всегда не выносил, – и не их пропавшая молодость, его и жестянщика, а мечта об искуплении, витающая над этим снимком, надрывала ему сегодня душу. В те времена оба эксплуататора думали, что их спасут собственные дети, чья судьба искупит грехи отцов – или, по крайней мере, послужит им извинением. Ничуть не бывало: они продолжили творить свои сволочные делишки, а их детки выросли в богатстве и тревожной недоверчивости, интуитивно прозревая преступления, обеспечившие им безбедное житье. Невинность ускользнула от всех них, как эфемерное облако, которое рано или поздно конденсируется в слезы.
– Кто тебе это дал?
– София. Она провела свое расследование и обнаружила любопытные подробности.
– Ты знаешь мой ответ, не заставляй меня каждый раз повторять. Все, что я сделал…
– Было для нашего блага, я понял. Но мне плевать. Ваше вранье и ваши делишки касаются только вас.
– Лоик в курсе?
– Нет еще.
– София говорила со своим отцом?
– Не знаю. Она хочет заполучить ваши головы.
– А ты?
– Только прояснить кое-что.
Старик не мог отвести взгляда от фотографии. В те времена Гаэль еще не родилась, и когда он видел малышку Монтефиори, то тайком молился, чтобы однажды у него появилась такая же красивая дочка. Чудо произошло, но оказалось подарком дьявола.
– София думает, что их брак был предлогом для слияния ваших долей в «Колтано».
– Это правда.
– И что вы подстроили их встречу.
– Тоже правда. Тебя это шокирует?
– Нет. Но до меня одно не доходит. Если я правильно понял, ты хочешь эксплуатировать новые рудники за спиной «Колтано».
– Точно.
– Так почему же ты собираешься ограбить империю, которую рассчитываешь передать своим детям?
– Потому что бывают краткосрочные планы и долгосрочные. Сегодня наилучший ход – это заграбастать ставку, причем как можно быстрее. Потом посмотрим, куда это нас приведет и что останется от «империи», как ты говоришь, после войны и нашей смерти…
– Как ты можешь ставить на Лоика и Софию, чтобы управлять такой компанией? Они же в этом ничего не понимают.
– Они в любом случае лучше, чем негры.
– Когда-нибудь тебе придется сказать мне, любишь ты Африку или ненавидишь.
– Ответ заключен в самом вопросе: мое сердце всегда балансировало между тем и другим. Это все?
Сын казался ненормально уверенным в себе: он что-то скрывал. Касалось ли это расследования? Лоика? Софии? Морван хранил молчание. Его любимый метод: затаиться в тени и следить за добычей.
– А еще я пришел поговорить о Жан-Филиппе Маро.
Старик знал, что убийство Перно вызовет цепную реакцию. И убийца тоже это знал.
– Это журналист, который покончил с собой?
– А я боялся, что ты сделаешь вид, будто не в курсе.
– Я в курсе всего. Почему ты заговорил о нем?
– Людовик Перно был замечен рядом с домом журналиста за несколько дней до его смерти.
– Ну и что?
– Перно был тайным агентом. Этот парень наверняка «самоубил» немало людей за свою жизнь, и чаще всего по твоим приказам.
– Осторожней, полицейский не может без доказательств бросаться подобными подозрениями.
– Маро – твоя работа или нет?
– Зачем мне было приказывать покончить с ним?
– Он был первоклассной ищейкой. И возможно, готовил один из своих коронных номеров, который следовало удушить в зародыше.
Повернувшись спиной к сыну, Морван встал перед окном и сунул руки в карманы. Ему это нравилось: будто капитан на мостике корабля. Прямо перед ним авеню Мессины привычно устремлялась вдаль, надменная и отстраненная.
– Ты ошибся временем, сынок. Сейчас людей вот так не убивают. Мы живем в эпоху рыхлого консенсуса и политкорректности. Никто ни во что не верит, кроме как в идеи, не стоящие и гроша: экологию, антиглобализм… Это где-то далеко, расплывчато, а пока что пора на распродажу в «Колет».
– Перестань ходить вокруг да около. Ответь.
Морван вздохнул и направился к столу, где стоял чайник и керамические чашки. Чугунный заварочный чайничек был уже горячим. Он налил в него кипящую воду.
– Ты уверен, что не хочешь аюрведического настоя? Это тот, что Лоик привез нам с Тибета.
Эрван даже не удостоил его ответом. Морван налил себе чашку, вдыхая пряный запах. Он пил этот состав каждый вечер перед сном.
– Тебе поручили расследование? – спросил он.
– Никакого расследования нет, и ты это прекрасно знаешь.
– Маро был просто жуком-навозником, любителем покопаться в чужом дерьме, причем самого поганого пошиба, – признал он наконец. – Бо́льшая часть его так называемых журналистских расследований была враньем, а скандалы, которые они вызывали, – дутой шумихой.
– Ты отдал приказание его убить, да или нет?
– Можешь повесить на меня все трупы.
– Если бы Маро начал копать в опасном направлении, то обратились бы к тебе.
– Между журналистами и властями идет игра в поддавки. Им позволяют докопаться до какого-нибудь псевдоскандала. Взамен они не трогают те темы, которые по-настоящему раздражают.
– Над чем работал Маро?
– Кого это заботит? Все уже ушло в историю.
– Не могу поверить, что ты совершенно хладнокровно приказал убрать человека.
Морван уселся в кресло рядом с диваном, где приткнулся сын:
– Знаешь, что говорил Ле Дык Тхо, вьетнамский генерал? «На земле каждую секунду умирает человек: неплохо, если время от времени одна из этих смертей послужит правому делу».
– Ле Дык Тхо был фанатиком.
– И лауреатом Нобелевской премии мира, тем не менее.
– Он от нее отказался!
Морван поднял свою чашку:
– Браво, сынок.
– Какому делу могла послужить смерть Маро?
– Единственно стоящему: порядку в стране. Главный вопрос, который ты должен бы себе задать, таков: откуда и почему новый Человек-гвоздь все это знает?