Когда она просыпалась, то чувствовала себя отяжелевшей и разбитой. И виноватой. Если бы он мог увидеть ее, он бы рассердился. Нет, не рассердился. Он был бы разочарован. Он бы решил, что она подвела его. И это ее раздражало. Она сразу же вспоминала опущенные плечи матери, мужественную улыбку на губах, которые начинали дрожать и в конце концов опускались. Нет ничего хуже, чем разочаровывать людей.
В тот день она дала себе поспать, а когда резко проснулась, то не могла понять, где находится. По подбородку стекала слюна, голова чесалась, щека болела от долгого лежания на грубой ткани сиденья. Она не могла вспомнить, кто она такая. Она была никем, просто бугристой глыбой без имени, без собственного «я». Она подождала. Позволила себе снова познать себя. Прижалась лбом к окну и стала смотреть на покрытую рябью реку. Мимо проплыли два величественных лебедя. Со злобными-презлобными взглядами.
– Это дело… – с плохо скрываемым раздражением произнес комиссар Кроуфорд. – Оно уже близко к завершению?
– Ну, – начал Карлссон, – есть несколько…
– Я смотрел предварительный отчет. Похоже, все довольно просто. Эта женщина явно немного того. – Комиссар покрутил у виска пальцем. – Так что результат не имеет особого значения. Жертва была убита в припадке безумия. Женщина уже находится в психиатрической больнице, она никому больше не сможет навредить.
– Мы даже не знаем, кто жертва.
– Торговец наркотиками?
– Нет никаких доказательств.
– Вы смотрели список пропавших без вести?
– Пусто. Я хочу опросить других жителей дома и посмотреть, не смогут ли они дать нам зацепку.
– Не думаю, что это разумная трата вашего времени.
– Но его убили.
– Это дело не похоже на случай с похищенными детьми, Мэл.
– Вы намекаете, что общественности все равно?
– Я говорю о приоритетах, – нахмурившись, пояснил Кроуфорд. – Ну тогда хотя бы возьмите с собой Джейка Ньютона. Покажите ему, с какими отбросами нам приходится иметь дело.
Карлссон начал что-то говорить, но Кроуфорд перебил его:
– Ради бога, не грузите меня.
Сегодня брюки Джейка были из тонкого полосатого вельвета, а туфли – светло-коричневые, тщательно начищенные, с желтыми шнурками. Выходя из машины, он раскрыл зонтик, потому что лил дождь, постепенно переходивший в снег, и осторожно пошел к дому, придерживая рукой куртку без пуговиц. Ограждение убрали, толпа давно разошлась, и не осталось никаких следов того, что здесь недавно было совершено преступление, за исключением полицейской ленты на двери Дойс. В холле валялся тот же самый мусор и стоял тот же запах экскрементов и распада, от которого у Карлссона запершило в горле, а Джейка Ньютона пробрала дрожь. Он достал из кармана большой белый платок и зачем-то несколько раз высморкался.
– Душновато здесь, правда?
– Не думаю, что у них есть уборщица, – заметил Карлссон, пробираясь к лестнице и внимательно глядя себе под ноги.
Позже, разговаривая с Иветтой, он не мог с уверенностью сказать, опрос кого из трех жильцов поверг его в уныние больше всего. Лайза Болианис была самой одинокой из них. С морщинистым, красным лицом, тонкими ручками и ножками, но выпирающим животом горького пьяницы, она производила впечатление женщины хорошо за сорок, но, как выяснилось, ей было только тридцать два. Она была алкоголичкой и потеряла как детей, так и жилье. От нее исходил сильный запах дешевого пойла, и говорила она очень невнятно. Зайдя к ней в квартиру, Карлссон обратил внимание и на груду бутылок под кроватью, и на пару грязных шерстяных одеял на ней, вместе с порванным стеганым, розового цвета. Ее одежда была сложена в два черных мешка для мусора, стоявших в углу. Лайза сказала, что Мишель Дойс была «довольно милая», но она ничего не знала ни о своей соседке, ни о мужчине, найденном в ее комнате. Она сообщила, что сюда ходит много странных мужчин, но она с ними не общалась и не смогла бы никого узнать, если бы ей предложили посмотреть их фотографии. Хватит с нее мужчин: они никогда не видела от них добра, начиная еще с отчима. У нее была лихорадка в уголках рта, и когда она попыталась улыбнуться, Карлссон увидел, как лихорадка трескается. Он держал в руке блокнот, но так ничего и не записал. Он даже не понимал, зачем вообще пришел сюда, ведь Иветта и Крис Мюнстер уже говорили с этой женщиной. Так чего же он ждет? Все это время Джейк стоял в дверях, поеживаясь и убирая воображаемые пылинки с рукава куртки.
Если Лайза Болианис была самой одинокой из обитателей дома, то Тони Метески, похоже, дальше всех остальных ушел от общества: он представлял собой огромные, испуганные развалины человека, который ни разу не встретился с Карлссоном взглядом, только раскачивался взад-вперед и что-то бессвязно бормотал, повторяя отдельные слова и куски фраз. Иглы уже убрали. Совет прислал группу своих работников, одетых в специальную защитную форму, как у полицейских-водолазов, и у них ушел целый день на то, чтобы очистить помещение. Карлссон попытался спросить его о дилерах, которые вершили свои дела в его комнате, но Метески только заломил свои рябые руки, и его распухшее лицо исказилось от ужаса.
– Ты ни во что не вляпался, Тони, – заверил его Карлссон. – Нам просто нужна твоя помощь.
– Нет-нет.
– Ты видел, как в комнату Дойс кто-нибудь входил – кто-то из тех, кто приходил сюда?
– Большой ребенок… Это я. Никому не скажу. Толстый вонючий ребенок. – Он нервно рассмеялся, заглядывая Карлссону в лицо в ожидании одобрительной улыбки.
– Люди, которые сюда приходили, тебе угрожали?
– Все нормально.
Карлссон сдался.
Джейк не пошел с ним в комнату Майкла Рейли, предпочел подождать в машине: его предупредили о собаке. Ее приковали к радиатору отопления, но она все равно рычала и бросалась на Карлссона, который уже начал побаиваться, что радиатор того и гляди сорвется с креплений. В комнате было душно и стоял тяжелый запах собачьей шерсти, экскрементов и собачьих консервов, которые были насыпаны в пластмассовую миску на полу. Но зато Майкл Рейли оказался самым разговорчивым из трех оставшихся обитателей хостела. Он бродил по комнате, тыча указательным пальцем в воздух. Метески – наркоман, а Лайза Болианис не видит, что происходит у нее под носом, но он, Майкл, может кое-что сообщить инспектору. Он хочет на все сто сотрудничать с расследованием. Известно ли полиции, например, что сюда приходят дети, чтобы купить наркотики, – именно дети, не старше четырнадцати? Это неправильно. Он понимает, что не ему говорить о таких вещах, но те дни для него уже в прошлом: он отбыл срок, взялся за ум и теперь не свернет с пути праведного. Он просто хочет помочь.
– Я это вижу, – торжественно заявил Карлссон. Он провел в полиции Лондона достаточно времени, чтобы отличить любителя крэка. – Можете рассказать что-нибудь о Мишель Дойс?
– О ней? Она меня сторонилась. Я стараюсь быть приветливым с людьми… но с местными это тяжело. В первый раз, когда я увидел ее, она хотела угостить меня чаем, но затем передумала. Наверное, из-за Косячка. Ты ей не приглянулся, верно, Косячок? – Косячок зарычал, с нижней челюсти у него полилась слюна. Радиатор задрожал. – Она редко здесь появляется, постоянно бродит по улицам и собирает всякий хлам. Я однажды заметил ее на берегу реки во время отлива: она ковырялась в грязи.