– Это совсем другое дело.
– Почему?
– Я была милой, кокетливой, здравомыслящей ведущей, пытающейся немного улучшить жизнь людей. Если бы эти люди узнали, что на самом деле я – пьяница, опустившаяся на самое дно, оскорбляющая окружающих и нападающая на них, как, по-вашему, они бы отреагировали?
– Не знаю. Но я вижу, что это стало для вас навязчивым страхом. И страх этот никуда не уходит, он только становится больше и опаснее. Возможно, проблема именно в том, что вы пытаетесь сохранить все в тайне.
– Вам легко говорить. Я не могу рисковать.
– Это вам посоветовал Роберт Пул? Не рисковать?
– Да откуда вы все знаете?
– Оттуда, что вы говорили с ним точно так же, как сейчас говорите со мной, – пояснила Фрида. – Значит, Пул понял, что у вас есть тайна?
– Он сказал, что никто не должен знать. Что я могу все потерять. Он мне очень сочувствовал. И сказал, что я всегда могу поговорить с ним об этом, когда захочу. – Жасмин замолчала и посмотрела на Фриду. – Вы считаете, он ошибался?
– Я думаю, давать совет всегда нелегко. Возможно, вам следует обдумать то, какую власть над вами получила эта часть вашей жизни.
– Вы психотерапевт, – сказала Жасмин. – Разве вы не считаете, что проблема, которой поделились с другими, становится в два раза меньше?
– Возможно. Но также возможно, что если вы поделитесь с кем-то своей проблемой, то тем самым дадите ему контроль над собой.
Вернувшись домой, Фрида увидела, что Тесса Уэллс прислала ей электронное письмо. Она не могла назначить встречу в ближайшие несколько недель, но завтра вечером идет в театр в Ислингтоне и может заскочить к Оливии перед спектаклем, часов в шесть. Это возможно? Фрида позвонила Оливии, и та заявила, что это не только возможно, но и необходимо, и чем скорее, тем лучше, или она ворвется в дом Дэвида с ножом. Фрида отправила ответ Тессе, отослав его копию Оливии, а также сообщила Тессе номера городского и мобильного телефонов Оливии.
Еще она получила сообщение на голосовую почту от Карлссона, он просил перезвонить. Когда их соединили, он коротко сказал:
– Ничего нет.
– Ничего?
– Ваше одолжение, помните?
– А-а, вы говорите об Алане Деккере.
– Да.
– Но вы сейчас не один и не можете говорить.
– Да.
– Поскольку вы поставили себя под удар ради меня.
– Точно.
– Я благодарна вам. Значит, он действительно исчез, как сказала Кэрри.
– Похоже на то.
– Неужели вы не считаете, что это странно?
– Дальше я копать не стану, Фрида.
Она положила трубку и пошла наверх, в свой кабинет на чердаке, где, глядя в окно на крыше, могла смотреть, как в февральской темноте мерцают огни Лондона. Она села за стол, взяла карандаш с мягким грифелем и принялась рисовать чертиков. Она думала о Роберте Пуле, о том, как легко и непринужденно он доставал чужие тайны из людских душ. Еще она думала о том, что сказала Жасмин о коварной власти тайн. Лицемерка, сказала она себе, заштриховывая рисунок.
Когда она наконец снова спустилась, то обнаружила еще одно электронное письмо, на сей раз – от Сэнди. Она долго сидела за компьютером и наконец открыла е-мейл:
Я какое-то время встречался с одной женщиной, а теперь мы расстались, потому что она – не ты. Пожалуйста, Фрида, поговори со мной.
– Считайте, что вы взяли выходной.
Иветта вела машину, а Карлссон сидел рядом с ней. Они выехали из Лондона рано утром, как только рассвело, но попали в затор на разноуровневой дороге Норт-Серкьюлар-роуд и только теперь добрались до M-1, направляясь на север. Утро выдалось холодным и ветреным, а низкие облака грозили пролиться дождем.
– Какой долгий день, – заметила Иветта, но на самом деле она вовсе не возражала. Она только радовалась возможности провести столько часов наедине с Карлссоном, а еще немного смущалась и нервничала. – Манчестер, а затем Кардифф. Восемь часов за рулем, если повезет и мы не попадем в пробку.
– Пообедаем в пабе, – предложил Карлссон. – Я подумал, что лучше навестить обоих братьев Ортон в один день. Понять, что они за люди.
– Что вам уже известно?
– Давай посмотрим. Старший, Джереми – ему сейчас лет пятьдесят пять, – работает бухгалтером в крупной фармацевтической компании. Должно быть, богат. Женат, две дочери. Живет в Дидсбери и редко навещает мать. Один-два раза в год, да и то на денек-другой. У Фриды на него зуб.
– Ей вообще мало кто нравится.
Карлссон покосился на нее.
– У нее есть интуиция, – возразил он. – У нас и так хватает тех, кто строго придерживается протокола.
Иветта молча смотрела вперед, на дорогу, дождь все-таки пошел. «Таких, как я: скучных, неловких, старательных», – хотелось ей сказать, но она промолчала и вместо этого спросила:
– А как насчет младшего брата?
– Робин. У него более разнообразная работа и личная жизнь. Раньше управлял небольшой фирмой. Здесь написано: «ландшафтный дизайн».
– Пруды, что ли?
– Наверное. В девяностых на них был бешеный спрос, а потом он чем только не занимался. Сейчас он консультант по коммерческим вопросам, что бы это ни значило. У него сын от первого брака и еще один, намного младше, – от второго. Живет около залива в Кардиффе.
– У Фриды и на него зуб тоже? – ехидно уточнила Иветта.
– Он тоже почти не видится с матерью. Но Фрида говорит, что он более слабый из двух. Не такой агрессивный.
Когда они добрались до M-6, то остановились попить кофе и заправить машину, а уже в одиннадцать часов навигатор вел их через более преуспевающий пригород Манчестера. Джереми и Вирджиния Ортон жили в большом особняке в Дидсбери, на приличном расстоянии от усаженного деревьями шоссе. К дому вела посыпанная гравием дорожка, а перед особняком стояли две машины: БМВ и «гольф». Из трубы шел дым, и, разумеется, когда Вирджиния открыла дверь и провела их в гостиную, в камине горел огонь.
Для Карлссона темная мебель, серебряный поднос, на котором подали кофе, и оправленные в серебряные рамки фотографии детей в школьной форме, расставленные на крышке кабинетного рояля, казались предметами из другой эпохи.
Вирджиния Ортон была миниатюрной, немного нервной женщиной, чьи блестящие волосы были завиты в тугие локоны. А вот Джереми оказался крупным мужчиной: не толстым, но высоким и плотным, как игрок регби, центровой – с широкими плечами, крупной лысеющей головой, большими руками и ногами. На нем была сиреневая рубашка, пиджак и сверкающие часы. Его серые, немного выпуклые глаза окинули их подозрительным взглядом.