Ротмистр слушал своего молодого собеседника так, как будто тот рассказывал ему сказку Шахерезады.
«Ну князь и сочиняет, прямо Пушкин или Лермонтов, один положил десять черкесов, да быть этого не может, они лучшие воины Кавказа! Но сомневайся или нет, а караван, вот он – налицо, оружие, амуниция. Может, там они друг дружку поубивали, а Шеховской к шапочному разбору подоспел, – с надеждой подумал Невструев, – но как спросишь, ведь обидится князь».
– Ну, что же, Николай Андреевич, мы все ваши должники, – сказал он, вставая с места, – жизни наши спасли. До завтрашнего утра придется оставаться на своих позициях. С той стороны аул блокирован нашими основными силами. Сюда, я так полагаю, противник отступать не будет, если я вас правильно понял, из того ущелья уже точно нет второго выхода. Но тем не менее будем ожидать нападения и на нас. Пойдемте, я распоряжусь об организации обороны. А завтра, благословясь, начнем разбираться с этим осиным гнездом.
В Петербурге тоже была весна. Конец марта выдался теплым, и по улицам текли грязные ручьи, дворники целый день бродили у домов, вытаскивая освободившийся из-под снега навоз, и вывозили его на тачках в места, куда за ним приезжали мусорщики.
Сегодня вновь ярко светило солнце. В доме Вершининых было оживленно. Сам хозяин, наскучив столичной жизнью, изволил отбыть со своей любовницей к себе в имение, потому как не мог пропустить такое важное событие, как весенне-полевые работы. Нельзя сказать, что он не доверял своему управляющему, но свой глаз есть свой.
Катенька осталась одна на хозяйстве. Вернее, она осталась, но не без пригляда. Тот же купец с женой чуть ли не ежедневно заходил с визитом посмотреть, как справляется новая хозяйка с домом и дворней, старый князь Шеховской частенько заезжал на правах почти что родственника. Неловко гладил её по голове, как ребенка, привозил подарки, и потом они часами сидели, разговаривали о том, как там служится их сыну и жениху.
Катенька последние три месяца чувствовала себя крайне необычно. И началось это все сразу после обручения. В тот, такой для неё волнительный день она почти летала на крыльях от счастья. Когда они, наконец, спровадили занудливую княгиню, то долго разговаривали, клялись в бесконечной любви и преданности, а в Катином будуаре после поцелуев и жарких объятий чуть не произошло событие, которого Катя втайне ожидала, но у её жениха оказалось намного больше выдержки, чем у невесты – и ничего не случилось…
Катенька в расстройстве даже обвинила Николку в том, что он ее не любит, и поэтому так нехорошо поступил. Но потом заплакала и попросила прощения за своё нескромное поведение, которое тут же получила в виде множества поцелуев.
Через несколько дней Николка уехал, обещая писать при любой оказии и взяв с неё обещание также писать ему на Кавказ.
Она заметила изменения в себе уже на следующий день после обручения и никак не могла понять, что с ней творится.
Во-первых, она стала регулярно просыпаться рано утром и всегда вставала бодрая и полная сил, настроение, несмотря на отъезд Николки, было ровным, хотелось жить и радоваться жизни.
Во-вторых, она вдруг обнаружила, что запоминает все, что происходит вокруг, и может без труда вспомнить, что и кто сказал несколько часов назад.
Катенька была достаточно сообразительная, чтобы понять, что это каким-то образом связано с Николкой.
«Он меня заразил своей болезнью, когда мы с ним целовались», – решила она, в конце концов.
Отцу она, конечно, ничего не сказала, боясь, что он решит, что у нее что-то не в порядке с головой. Во время визита к Голицыной она решила рассказать той о своих подозрениях, но по размышлении решила ничего не говорить и той.
Эти подозрения еще более усилились, когда она увидела, что без труда понимает математические задачи, которые ей дает княгиня, и что это её способность улучшается с каждым днем.
А последние несколько дней у нее начались странные сны. Ей снилось, что она на Кавказе, хотя она никогда там не бывала и видела одну или две картины, изображающие горы, иногда ей снился бурный поток в диком ущелье, высокие снежные вершины. Казалось, что она стоит за стеклянной дверью, которая сейчас откроется и она увидит и услышит все, что там происходит, наяву.
Но эта дверь пока открываться не хотела.
Ночью она проснулась в поту и с чувством внезапного одиночества, ужасно болело правое плечо, она даже разбудила горничную, и та ей делала растирание.
Она плакала почти до утра, не понимая ничего, что происходит. Но неожиданно боль прошла, и тяжелое неприятное чувство ушло. Утром она была бодра и весела, как всегда, и на предложение вызвать доктора ответила категорическим отказом.
От хорошей погоды настроение еще больше улучшилось, и она велела заложить лошадей, чтобы отправиться на прогулку. Горничная, засуетившаяся вокруг нее, вдруг с удивлением сказала:
– Катерина Ильинична, а мне кажется, что вы почти на вершок подросли, как же так, еще несколько дней назад все вам впору было, а сейчас коротковато?!
Катеньку от волнения опять обдало волной жара.
«Еще этого не хватало, может, я теперь буду расти неизвестно сколько», – подумала она.
Прислуга между тем продолжала суетиться вокруг нее, пытаясь подобрать ей наряд, соответствующий росту.
– Придется вам, барышня, туалеты менять, – с сочувствием произнесла одна из горничных, – не дай Господь, если еще подрастёте.
Но все же наряд был подобран, и вскоре Катенька садилась в экипаж, намереваясь прокатиться по городу в такой хороший солнечный денек. Она заехала в книжную лавку, где уже привыкли к её визитам и не пытались всучить всякое барахло. Посмотрела свежие поступления книг и европейских журналов, затем решила почтить визитом старого князя, который в последнее время чувствовал себя совсем плохо и почти не выходил из дома.
Катеньке дверь открыл молодой лакей, которого сразу же оттеснил в сторону Энгельбрехт.
– Какая радость нечаянная, Екатерина Ильинична нас навестила, разрешите, приму вашу пелерину, ах какая роскошная вещь! Пожалуйте в гостиную, а я пока его сиятельство мигом извещу.
И он, кряхтя, начал подниматься по широкой лестнице на второй этаж.
Минут через двадцать появился князь, по его лицу было заметно, что он недавно встал, и Катенька почувствовала себя неловко, что без приглашения приехала к своему будущему свекру. Но Андрей Григорьевич с такой искренней радостью протянул ей руки, что неловкость сразу исчезла.
– Катенька, милая, ты с каждым днем все краше становишься, – сказал он с улыбкой, – рад тебя видеть, спасибо, что решила порадовать старика. Давай присядем, расскажешь мне, как у тебя дела, может, есть какие известия от Николеньки. Я ведь от него, кроме того раза, что ты знаешь, ни одного письма не получил.
Катя пожала холодные старческие ладони и присела на софу напротив Шеховского.