Синельникову Вика не нравилась. Ну, не то чтобы… Молоденькая, высокая, красивая – вроде бы все при ней! Но не нравилась. Не понимал он эту девку, и все! А непонятного Сережа не любил. Умная, да. Может быть, себе на уме? Замкнутая, тихая, молчаливая, упрямая. Маниакально привязанная к Шохину. Вика смотрела на Марка глазами побитой собаки, виновато улыбалась и вздрагивала даже от звука упавшей на пол чайной ложки. Нервная. Слишком нервная.
После всех своих болезней и несчастий она подурнела, похудела и выглядела совсем уже странной: задумывалась, глядя в пространство, и словно спала на ходу. Это из-за лекарств, объяснял Марк. Депрессия, ты же понимаешь. Ну да, лекарства. Но пару раз Сереже казалось, что от нее пахнет спиртным – Синельников не курил в отличие от Марка, поэтому хорошо чувствовал запахи. Неужели она выпивает? Разве алкоголь совместим с антидепрессантами?!
Темна вода во облацех – так думал Синельников, сидя в гостях у Шохина и поглядывая на Вику, которая накрывала на стол и сейчас нарезала хлеб. Сережа не знал Викину историю – Марк не рассказывал. Синельников не знал и о тех странных отношениях, которые существовали между Викой и Владиком, хотя видел, с какой ненавистью Вика говорит о нем. Не знал ничего, но когда увидел, как Вика режет хлеб большим железным ножом с синей пластиковой ручкой… А нарезав, задумчиво постукивает острием ножа по доске, глядя в никуда… Увидев это, он быстро отвернулся и схватил кусок какого-то рулета, который очень удачно развалился у него в руке. Он жевал, чувствуя щекой напряженный взгляд Вики.
– Как вкусно! Что это такое? – он поднял на Вику ясные глаза и чуть не вздрогнул, такое у нее было лицо: совершенно чужое и жуткое.
– Это рулет из лаваша. – Вика улыбнулась, и Синельников едва не подавился.
– Из лаваша?
– Ну да, тонкий лаваш, а внутри лосось с майонезом и яйцом, и еще огурчик маринованный надо мелко-мелко порезать…
Тут вошел Марк, и Сережа выдохнул. Вика мгновенно изменилась, превратившись опять в кроткое сонное существо. Этот нож! Точно такой нож был у самого Синельникова, как и у половины города – лет пятьдесят назад их делал местный умелец. Ножи тонко резали и великолепно затачивались. У Синельникова нож был тонкий и длинный, у Шохина – покороче и пошире. А у Владика…
А у Владика нечто среднее.
Железный нож с синей пластиковой ручкой, острый как бритва.
Этим ножом его и зарезали позавчера.
Зарезала Вика Смелянская, женщина Марка Шохина, лучшего друга оперативника Синельникова. Он знал это так определенно, как будто Вика сама сказала. Весь вечер Сережа был как на иголках, а если Вика проходила рядом, у него пробегал мороз по коже. Когда стали убирать со стола, он изловчился и быстро скинул в пластиковый пакет, который всегда носил в портфеле, Викину красную в черный горошек чашку, подцепив ее вилкой за ручку. Он сам снял отпечатки с чашки. А утром пошел поговорить к ребятам, которые занимались убийством Владика.
– А, дохлое дело! – сказал Ермолин, привычно погладив себя по гладкой макушке: он рано начал лысеть и брился наголо, «под Котовского». – Типичная бытовуха. Напились, и готово! А ты чего интересуешься?
– Да он у меня по Айвазовскому краем проходил, Владик этот, а привязать не удалось. Вот подумал, вдруг мы упустили что. Я посмотрю дело?
– Ничего там нету особенного. Пьянь последняя этот твой Владик. Ты бы видел, что у него там делается!
– А кстати, можно посмотреть, что там у него делается?
– Ну, посмотри, если приспичило. Ключ у участкового.
– Он один, что ли, жил?
– Один. Сестра есть, но ей сейчас не до него. Ну, у тебя по делу проходит, как ее… Вигаркина.
Отпечатки, как и думал Синельников, были Викины – на стакане, на столе, на спинке кровати, на дверных ручках. А самое страшное – окровавленный отпечаток на белом кафеле раковины – чуть внизу, сбоку. На ноже отпечатков не нашли – чисто вымытый нож лежал в кухонной раковине. Значит, интуиция его не подвела – но никакой радости это Сереже не доставило.
«Вика, черт тебя побери! Что ты наделала?!»
Синельников несколько раз перечитал отчеты и задумался. Все было не так просто. Ну, допустим, Вика могла прирезать этого Владика в аффекте… Нет, в каком аффекте! Она ненавидела Владика, и если пришла к нему, то с определенной целью. А это уже заранее обдуманное намерение. И потом – Вика пила с ним. Ее отпечатки на стакане. Может, просто зашла выпить, а потом крыша съехала? Зашла выпить – к ненавистному Владику? А может, вовсе и не ненавидела? Подожди-ка…
Сережа опять влез в отчеты… Да, точно! Владик лежал в постели – у самой стены, в одной майке, одеяло и одежда на полу. Особенных следов борьбы не обнаружено. На подушке найден черный волос, предположительно женский. Так… Все признаки полового акта… Еще волос – лобковый – обнаружен в стоке ванны… Безо всякой экспертизы Синельников был уверен, что оба волоса – Викины. Вика с ним спала, с этим несчастным Владиком! Что же это такое?!
Он попытался представить себе, как все происходило. Вот она пришла к Владику… Или они вместе пришли? Встретились на улице? Специально или случайно? Выпили водки, переспали… Еще выпили? Заснули оба? Или только Владик? И Вика, взяв нож… Где она его взяла? Пошла за ножом на кухню? Нет, нож наверняка валялся на тумбочке у кровати – там стояли стаканы и бутылка, на щербатой деревянной доске лежали порезанные помидоры и колбаса…
Потом она вымыла нож, вымылась сама – кровищу смыла – и ушла? Так, что ли? Оставив кучу отпечатков?! Как-то это не вязалось с заранее обдуманным намерением – Вика умная, она бы вспомнила про отпечатки! Или она была не в себе? Может, все-таки существовал кто-то третий? Первая мысль у Синельникова и была об этом таинственном, не учтенном в «Деле Айвазовского», третьем участнике. Но зачем этому гипотетическому третьему убивать Владика, который никаким боком по делу не проходит?! Да не было там никакого третьего! Один завхоз и действовал, с двумя дураками на подхвате – Владиком и Светочкой Вигаркиной…
И в это убийство никакой третий не вписывался! Где была Вика, пока третий убивал Владика? В ванной? И ничего не слышала и не видела? И ее не заметили? Оставили в живых? А потом вышла из ванной, вынула нож и вымыла его?! Или нож вымыл убийца? Зачем убийце мыть нож? Этот третий – если он существовал – не оставил никаких отпечатков! Допустим, Вика ушла, пришел убийца… Потом Вика вернулась зачем-то и оставила окровавленный отпечаток на раковине? И что? И никому ничего не рассказала? Ну да, как бы она объяснила, зачем была у Владика…
А может, это кто-то знакомый? Близкий? Например… Марк? Синельников ненавидел себя за эти мысли, но не мог не продумывать все варианты. Марк… И что Марк – следил за ними? Застал на месте и убил Владика на глазах у Вики?! Или выждал, пока она уйдет? Зная, что там везде ее отпечатки? Нет, все это было решительно на Марка не похоже. Он просто вытащил бы Вику из чужой постели и увел домой. Синельников знал Марка больше тридцати лет, они выросли вместе. Нет, Марк не способен на убийство, даже в аффекте! Хотя… вполне мог бы убить, защищая Вику, например. Но там защитой и не пахло – Владик явно не сильно сопротивлялся, когда его убивали. И Марк сдался бы сразу, а не пил бы через пару дней виски с Синельниковым, закусывая рулетом из лаваша…