Лейтенант качал головой из стороны в сторону, тихо бубня под нос:
— Нет, нет, это не я. Я не мог.
Наступила тишина, во время которой оба размышляли. Громов гадал, кто из двух: сержант или лейтенант врет, а лейтенант вспоминал события ночи.
— Вы, Сивцов, работали в спецслужбе года три, характеристика у вас отличная, хорошая семья, я лично знаком с вашей женой и сынишкой. И честно вам сказать, я не могу понять, как вы там оказались и зачем вы ударили сержанта, который нес службу.
— Я и сам не знаю, — ответил в оправдание лейтенант.
— Не знаете, что? Как оказались на территории резиденции, или как ударили своего товарища?
— Не знаю, где я был этой ночью.
У Громова расширились глаза от удивления, он посмотрел, изучающее, на подчиненного. Он, словно ждал ответа от него.
— Я должен побыть наедине и все вспомнить, — ответил неуверенным голосом лейтенант.
— Ну что ж, Сивцов, у вас будет на это время. Я приеду через три часа. Надеюсь, этого хватит. И помните, Сивцов, против вас даны показания, и факты не в вашу пользу. Ваш автомобиль находился на стоянке у резиденции с трех часов.
Лейтенант поднял голову и с удивлением посмотрел на Громова, словно ему вынесли приговор.
Сивцов сидел за тем же столом, в той же комнате, где оставил его Громов. У него сняли наручники, и заперли его за массивной дверью камеры. Поначалу, Сивцов сидел, выпрямив ноги и облокотившись на спинку деревянного стула. Ничего не вспомнив, он стал ходить по комнате, от стены к стене, пытаясь вытянуть из памяти хоть одно воспоминание. Все его напряжение сознания лишь приводило к головной боли и легкому головокружению.
Как бы он ни напрягал память, но мысли таяли, а мозг утомлялся. Тогда он стал предполагать. Сперва, он подумал об автомобильной аварии, вследствие которой он потерял память о ночных событиях. Это он отвел в сторону, почти сразу же, ведь он не чувствовал боли в теле, да и на голове не было ушибов (голову он ощупал).
Затем он предположил, что был пьян, поэтому ничего не помнит. Но зачем ему в этом случае понадобилось идти в таком состоянии на работу, если он с вечера собирался домой. Это он тоже отбросил. Промучившись бесплодными воспоминаниями, из которых он ничего не вытянул, он решил пойти по принципу одного звена и имеющихся, хоть и не точных, фактов. Звенья размышлений он стал строить, начиная с вечера, где были еще живы воспоминания. Он был уверен, что память к нему вернется, только нужно время. И так, он стоит у дома президента — это он точно помнил. Рядом с ним еще кто-то. Он с ним беседует, но лица не видит. Очевидно, в памяти оно потерялось. Он видит лишь форму сотрудника спецслужбы. Лейтенант сделал предположение, добавив, таким образом, звено в воспоминании, что этим собеседником был пострадавший сержант. Он знал, что тот должен был вести дежурство этой ночью. Они дружелюбно о чем-то говорили, потом он вспомнил какую-то юбку, хотя нет, это был фартук, рабочая одежда горничной. Это был кто-то из обслуживания. Потом он вспомнил, как он попрощался с сотрудником и направился по аллее проверить посты. Здесь он начал вспоминать отрывно, эпизодами. Он вспомнил свою машину, как садился в нее, как ехал по темной дороге, затем шоссе, после провал в памяти. Лишь какие-то отдаленные светлые пятна. Он помнил, что этот свет приближался к нему, или он к свету.
После получасовой упорной работы мозга, к нему все же вернулись некоторые, правда, обрывочные воспоминания. Свет, который он видел поначалу, разросся в придорожное кафе, вероятно, он там остановился. Возможно, что-то купил на ужин или для раннего завтрака. Лиц он не помнил, ни продавца, ни официанта, он не мог вспомнить даже число посетителей. Он часто там останавливался и знал всех продавцов и официантов, но сейчас он не мог увидеть их лица. Они могли ему помочь, зацепиться за обрывки памяти, но, увы — лишь свет фонарей и … «Да, да, — мысленно повторил он, заранее радуясь всплывшему эпизоду, — это был автомобиль».
Перед его глазами, словно на маленьком экране, обрамленном белой дымкой, возник автомобиль. Он не мог вспомнить ни номера машины, ни марки автомобиля, лишь темное приближающееся пятно, из которого били два прожектора. Из автомобиля кто-то вышел. Это был мужчина, он видел лишь силуэт из окна придорожного кафе, где сидел за столом. Отношение неизвестного к мужскому полу он смог определить по его походке: уверенная, прямая, твердая, целенаправленная, в ней не было мягкости, как это можно было увидеть у женщин. Мужчина шел в кафе.
Теперь перед ним стояла задача вспомнить, кто же вошел в дверь, кто ее открыл. Людей там было, в этот час, мало, так бывало всегда, значит, этот незнакомец должен был появиться в дверях один. Его надо было вспомнить. Сивцов даже представил, как открываются двери, но, увы, в проеме никого не было. Он начал ходить вновь, пытаясь вспомнить, пробудить уснувшую память. У него уже не было сомнений, что дальше кафе он не ушел. Вероятно, ему что-то там подсыпали, опьянили, затемнили память. Это какой-то наркотик или сильнодействующий препарат. Но зачем? Кому понадобилось, чтобы … И тут Сивцов, неожиданно для себя, дал разгадку происшедшему.
Ведь сержант утверждал, что видел его выходящим из дома президента, значит, преступники одурманили, а может и подчинили его каким-то гипнозом, чтобы он проник в дом президента. Возможно, они хотели, его руками, выкрасть что-то из дома, какой-нибудь документ. «Это были шпионы, — подумал Сивцов». Он пытался вспомнить, как приехал в резиденцию, Горки-9. То, что он не был этой ночью дома, было для него очевидно, иначе бы он вспомнил жену и сынишку, но он их не видел в своей памяти. Огромная дверь в придорожное кафе застыла перед ним, словно картина. Он отчетливо помнил последние события, как он едет по дороге к резиденции, как выходит, как встречает беспокойного охранника, потом женщины, врачи, как он звонит Громову, сообщая ему о нападении на сержанта, и видит разбитое лицо потерпевшего.
Измучив себя тяжелыми и безрезультатными воспоминаниями, Сивцов решил закрыть глаза и успокоить раскаленные нервы. Память сама рано или поздно должна к нему вернуться. Утонув в сладостной дреме, его тело обрело долгожданный покой, а душа окунулась в пленяющий сон. Сознание, хоть и отдыхало, частично искало ответ.
Перед ним вновь возникло видение — двери кафе, напряженное желанием докопаться до истины. Дверь была открыта в темноту, из которой, словно по неумолимому зловещему биению часов, приближалась чья-то тень. Вот появилась голова тени, затем возникло черное тело, кривые ноги. Его сознание пыталось найти разгадку в этом появившемся образе. Постепенно тень приобрела форму, объем, оттенки. И, наконец, перед ним возник образ мужчины с черной, как сажа, кожей. Страх пробудил спящее сознание Сивцова и он проснулся. Перед его глазами, как утренний туман, еще не развеявшийся, отчетливо стоял образ мужчины с черной кожей, будто окрашенный тьмой, из которого он появился.
Сивцов не решился рассказывать о своем неизвестном мужчине Громову, так как этот образ был выявлен во сне тревожным сознанием, переживавшим последние события. Но образ из сна он запомнил, подобно шпиону, привыкшему запечатлевать в памяти малейшие детали.