Когда впервые, много лет назад, я задумался об этом, мне стало нехорошо. Воображение разыгралось не на шутку, и уже следующей ночью мне приснился чудовищный клещ, который во что бы то ни стало хотел впиться в меня. Учитывая, что клещ превосходил размерами крупную свинью, это была непростая задача. Он просто должен был надеть меня на себя, как перчатку. И знаете, он сделал это. Я страшно доволен, что сны — обман.
Вздремнул самую малость, а теперь не сплю, ворочаюсь. Трезвею. Разбередили душу Хвост с Сидором, дьявол их забери с вопросами их неуместными! Но ведь и впрямь странно всякому постороннему: чего ради я вернулся в Зону? Так просто и не ответишь. «Захотелось» — это ведь не ответ. И почему захотелось так внезапно? Жил нормально, зарабатывал на курортниках прилично, на жизнь хватало, о Зоне старался не вспоминать. Правда, во сне она мне, бывало, снилась, но ничего хорошего я в тех снах не видел. Орал со сна, бывало, Ада шарахалась, пока не привыкла… И работа мне была в удовольствие — сам раствор месил, сам укладывал блоки из ракушечника, и росла пристройка для сдачи внаем, а историю и географию Крыма я вызубрил так, что добрую половину экскурсоводов заткнул бы за пояс. Разве я не был доволен жизнью? Насчет полного счастья врать не стану, но ведь счастье — это дело мимолетное. Хлоп — возникло, хлоп — пропало. Какой-то особенной любви с Адой у меня тоже не было, однако я вполне устраивал ее, а она — меня. Встретились два одиночества, совокупились — понравилось. Ну и давай притираться друг к другу. Ничего, притерлись. Я вне Зоны пьяным ни разу не напивался, и руки у меня всегда росли откуда надо, и голова, какая ни есть, все же на месте — чего еще надо одинокой вдове? Ну и я привык, оттаял, размяк — домашний уют, это, знаете ли, не хрен собачий. Это то, при мысли о чем любой сталкер хоть раз в жизни да вздыхал тяжко, слюну сглатывая…
Черта лысого Зов Зоны, если он вообще существует, может покрыть расстояние в восемьсот километров! Если бы это было возможно, то вся Земля стала бы чем-то вроде Зоны или хотя бы находилась под ее контролем, — но чего нет, того нет. И легенда о Хозяевах Зоны, о пресловутой группе «О-сознание» — не более чем байка, вроде мифов Древней Греции. Сидор, может, отчасти и прав: нет дыма без огня, мифы не на пустом месте возникают, и очень может быть, что существовала когда-то некая группа ученых чудиков, возможно, даже кем-то спонсируемая… ну и что? Не знаем мы разве, как пропадают в Зоне группы ротозеев? А какие силы пришлось привлечь, чтобы ту, прежнюю Зону вокруг ЧАЭС превратить в нынешнюю, это ж вообще страшно подумать! Откуда взялась аномальная энергия и что она вообще такое? Короче, нет никаких Хозяев — есть просто Зона. Может, она живой сверхорганизм, откуда мне знать? Может, еще чего. Но глаз в Коктебеле она точно не имеет и не могла найти меня и позвать.
А если бы даже позвала — я что, себя не контролирую? Так и звала бы, пока это ей не надоело бы. Уж я как-нибудь перетерпел бы этот самый Зов.
Нет его. Просто-напросто у меня шило в заднице. Зря я думал, что его нет. И мозги, как видно, с приветом. Одна неправильная извилина. По-научному — рудимент. Ему бы тихо вести себя, а он взял, да и заработал. Да еще письмо пришло от двоюродного брата из Новосибирска, самое обыкновенное письмо в конверте с маркой. Между делом брат писал о Вычете, то есть о Славке Пинском — горе, мол, у него, жена умерла, молодая совсем, парень совсем плохой стал, места себе не находит. Большая любовь была у них. Я письмо Аде показал — та повздыхала и предложила: а пригласи-ка ты его сюда хоть на недельку, пускай развеется. Мало ли что зима на носу. В куртку запахнется, по горам побродит — оно способствует. Всё легче, чем одному в пустой квартире сидеть, никчемность свою ощущая… Я написал. Потом вдруг загорелся: а вот возьму, да и сам смотаюсь в Новосибирск! Почему нет? Я три года без отпуска. Не к морю же мне ехать в отпуск: море — вон оно, за окном плещет.
Ада в восторг не пришла, но, повздыхав, согласилась. Она не собственница — понимает, что такой, как я, собственностью быть не может. И я поехал. Я и думать тогда не думал, что меня вновь занесет в Зону!
Когда же я решил, что так будет лучше для нас обоих? Когда увидел Славку в таком виде, что краше в гроб кладут? Когда понял, что отдых на море его не прельщает? Когда напоил его и испугался, что он в пьяной истерике выбросится с балкона? Не помню. Но именно там. на его квартире, меня вновь потянуло испытать уже сто раз испытанное, а может, не сто, а двести. Мне четвертый десяток пошел, а что я видел? В смысле, что я в Зоне видел? Помойки на окраине? Бар «Харчи»? Не смешите. Саркофаг — видел один всего раз, да и то издали в бинокль. Но это ладно, я бы перетоптался, если бы не Славка. Нельзя его было оставлять в таком состоянии, очень уж любил он свою Катю. Ему, бедолаге, и математика-то не мила стала. Готовый пассажир-безбилетник на тот свет. И тут меня словно в затылок тюкнуло: клин клином вышибают. Прогуляемся в Зону. Не все ли равно, где пропадать без пяти минут самоубийце? А польза вполне может быть. Само собой разумеется, я не верил в то, что плел Славке насчет Исполнителя Желаний, или Монолита, да и он не сразу поверил. Я рассказывал легенды, травил байки, а он издевался над ними зло и метко. С умом у парня от горя ничего не сделалось; ум и настроение — вещи разные.
Я смекнул и посоветовал ему провести натурный эксперимент на себе. Чего уж там — хата сгорела, нехай горит забор. Что он теряет — жизнь? А дорожишь ли ты своей жизнью, Славик? Что-то не похоже. В Зоне, во всяком случае, есть надежда. Крохотная. Микроскопическая. И наверняка с какой-нибудь подлостью, как вся Зона. Но надежда. Понимаешь ты, нытик, — надежда! Здесь сиднем сидеть да на могилу ходить — этим ведь Катю не вернешь…
Не уговорил я его. Тогда — каюсь — побил маленько, только чтобы в чувство привести. Шум вышел, соседи милицию вызвали, и просидел я в «обезьяннике» сутки. Сидел и боялся, как бы Славка без меня не додумался наложить на себя руки. Но обошлось. Однако он по-прежнему ни в какую: отстань, мол, без тебя плохо, а с тобой тошно, уезжай в свой Коктебель, возводи там на своем участке еще одну пристройку хоть в десять этажей…
Полмесяца прошло, а я его все еще не уломал. Но так и сказал ему: хрен я с тебя слезу, запомни это. У меня в родственниках самоубийц не было и не будет. Еще разок побил его, но уже тихо, потому что в «обезьяннике» нет ничего хорошего, — он и не сопротивлялся. Никакого толку. Можно лупить боксерский мешок, скача вокруг него, а можно грушу, и она сама скачет, как ненормальная, а только ни мешок, ни груша не станут от битья чем-то иным — какими были, такими и останутся.
Ну что с таким фруктом делать? Нос ему сломать? Или руку? Или, может, пытать его по-инквизиторски? Так ведь тут не Зона — заметут и посадят. Шантажировать его — а чем? В математике я не спец и о работе Славки ничего не знаю. Да и вряд ли, думаю, его сейчас возьмешь за живое отменой загранпоездки или какой-нибудь публикации в шибко умном журнале. Было бы у него любимое создание, хоть кошка, хоть хомячок — уж тогда бы я знал, что делать! Пусть и нехорошо мучить животных.
Додумался: сгреб все его фотоальбомы, добавил компакт-дисков с семейными фильмами и фотографиями, сорвал со стены женский портрет и потащил на помойку — жечь. Вот тут Славик и сломался. Согласен, кричит. И словами меня разными. Я даже не подозревал, что математики тоже такие слова употребляют. Вот тебе и будущий мировой гений, Лобачевский хренов!