Пропустив нас в комнату, Пётр остался у двери. Варвара подошла к шкафу.

— Если мне не изменяет память, фотографии она хранила здесь, — понизив голос, пробормотала она.

Наша провожатая открыла дверцу, вгляделась в содержимое верхней ячейки и вытащила из неё старый, потрёпанный, бархатный фотоальбом со стёршимися углами.

— Сейчас такие уже не выпускают, — вздохнула она, смахивая с него пыль. — Везде китайский ширпотреб. А это — как памятник эпохи.

Положив альбом на стол, Варвара извлекла из кармана очки, и знаком предложила нам с Ритой занять места подле неё. Мы придвинули стулья. Пётр щёлкнул выключателем. Вспыхнул свет.

Обложка открылась, и нашему взору предстало пожелтевшее от времени чёрно-белое изображение улыбающейся пышноволосой девушки. Варвара хитро посмотрела на меня.

— Узнали? Это Евдокия. Здесь ей двадцать лет. Я даже помню, где и когда появилось это фото. Как-то в воскресенье мы пошли всей компанией на речку. Андрей взял с собой фотоаппарат и сделал каждому по портрету. Он был мастер снимать.

— Что за Андрей? — спросил я.

— Муж Евдокии Ивановны, — пояснила наша провожатая. — Они поженились через год после этого пикника. Играли свадьбу восьмого марта. Отмечали два праздника сразу. Пётр, ты помнишь, как ты тогда напился?

Отставной военный смущённо кашлянул. В его глазах заиграли озорные чёртики.

— А это наша школьная фотография, — перевернула страничку Варвара. — Восьмой класс. Вот Евдокия, вот Андрей, вот Пётр, а вот ваша покорная служанка. Похожа?

— Похожа, — охотно согласился я, хотя на самом деле в той симпатичной, худенькой девочке, что стояла на краю второго ряда, моя нынешняя собеседница угадывалась с превеликим трудом.

Варвара шутливо погрозила мне пальцем:

— Ой, льстите! Льстите, молодой человек!

— Ни малейшей доли, — любезно возразил я.

Наша провожатая зарделась от удовольствия. Я покосился на Риту. Она сидела с каменным лицом.

Варвара продолжала листать альбом: институт, первомайская демонстрация, сенокос. За каждым снимком стояла отдельная история, а вместе с ними перед моими глазами проносилась человеческая судьба. В какой-то момент мы даже забыли, зачем сюда пришли. Но когда наша провожатая перевернула очередную страницу, Рита вдруг вскочила и возбуждённо выкинула руку вперёд.

— Вот! Вот!

Варвара от неожиданности дёрнулась в сторону. Я потянул альбом на себя. На взволновавшем Зинкину сестру снимке было двое мужчин. Облаченные в охотничьи плащи, они сидели у костра на какой-то поляне и, явно позируя, смотрели в объектив. Одного из них я знал. Это был уже представленный нам Андрей. Второй сначала показался мне незнакомым. Но, вглядевшись в черты его лица, я понял, кем он являлся.

— Отец вашей подруги, — подтвердила мою догадку Варвара. — Михаил.

Внимательно рассмотрев фотографию, я догадался, почему в Ритиных сновидениях фигурировала именно она. Потусторонний мир снова давал нам подсказку. Рядом с Михаилом лежало ружьё, которое точь-в-точь походило на то, что изъяли у Яшки Косого. И хотя разрешение фотографии было не достаточным, чтобы судить, написано ли что-нибудь на прикладе, я нисколько не сомневался, что там присутствовали символы «ВЧ-1967».

Так вот, что хотела рассказать мне бабка Евдокия! Вот почему она не могла сделать это по телефону! Ружьё, из которого убили Нигера и Гоманчиху, принадлежало другу её мужа, отцу Натальи и Никодима.

— Знатные были браконьеры, — с горькой иронией произнёс подошедший к столу Пётр, после чего в изумлении воззрился на супругу. — Чего ты так вылупилась?

— Плащ, — еле слышно прошептала та, и ткнула пальцем на Михаила.

— Что плащ?

— Этот плащ был на «чёрном охотнике», которого я видела из окна.

Отставной военный вскинул брови.

— Этот, или просто такой же? Ты хоть представляешь, сколько этому плащу сейчас лет? Он наверное уже и не сохранился.

— Этот, этот, — подтвердила Варвара.

Рассыпавшаяся в моём воображении после убийства бабки Евдокии мозаика снова собралась в различимую по сюжету картину. И детали этой картины упорно свидетельствовали, что орудие потрясших Навалинск преступлений попало в руки убийцы по наследству, из прошлого…

Глава тридцать третья

Корысть — она в той или иной степени сидит в каждом из нас. В ком-то больше, в ком-то меньше. Я пока ещё не встречал человека, который был бы начисто её лишен. Но если у одних она проявляется в допустимых, естественных, не опасных для других людей пределах, то у других выступает как движущая сила чуть ли не всех их поступков.

Я нисколько не сомневался, что в основе неприглядных деяний Никодима зиждилась именно она. Его, разумеется, не могла не коробить та пропасть, что лежала между ним и сестрой. Кому не хочется иметь достаток? Достаток желаем всеми, но не всеми достижим. В том смысле, что заработать его может не каждый. Именно заработать, а не просто прибрать к рукам. Отобрать чужое всегда проще, чем создать своё. Здесь не нужно проливать пот, здесь достаточно задействовать коварство и хитрость. И Никодим, видимо, решил поступить именно так. Загнанный в угол положением неудачника, он вытравил в себе чувство родственной привязанности и подчинил душу дьяволу.

Всё или ничего. Сейчас или никогда. Цена значения не имеет.

Прокрутив всё то, что я видел и слышал, и примерив это к выстроившемуся в моём воображении сюжету, я утвердился во мнении, что если принять виновность Никодима как факт, то сопряжённые с этим фактом обстоятельства будут смотреться в сцепке с ним настолько гармонично, что ни один здравомыслящий человек не поставит под сомнение их, кажущийся мне истинным, смысл. Сочетая виденное с вытекающими из него домыслами, я сконструировал эпизодную цепь, каждое звено которой крепко смыкалось с предыдущим.

Я не был уверен, что проник во все подробности придуманного Никодимом плана, но суть его замысла была очевидна — устранить как владелицу, так и наследника возведённого им в ранг цели имущества.

Понять, что преступником является он, можно было, конечно, и раньше. Но для этого мне не хватило элементарной проницательности. Взять хотя бы Прасковьино описание «чёрного охотника»: худощавый, ростом на полголовы выше меня. Ведь оно полностью соответствует Натальиному брату. Как же я мог это упустить!

Мне почему-то вспомнился упавший с потолка на стол в ночь убийства Гоманчихи кусок штукатурки. Он свалился на букву «Н». Тоже своего рода подсказка. Не исключено, что её давал витавший в тот момент в доме дух Зинки.

А рассказ Натальи о той злополучной прогулке в лесу!

«… По пути зашли к Никодиму. Нужно было вернуть взятые у него книги. Он нас ещё квасом угостил. Он умеет делать квас. Я не знаю, как Никодим его приготовил, но квас в тот день у него получился особенно вкусным…»