Под креслами раздвинулись три лепестковых люка и, поглотив сиденья, тут же сошлись обратно. Диафрагмы захлопнулись так быстро и так плотно, что на полу не осталось ни щелочки. Кресел точно и не было.
Следом за ними вниз двинулась тонкая ножка «гриба» управления, одновременно повернулись, прячась в потолке, объективы. Затем начал скрываться экран: слева в углу открылся узкий паз, и из него, противно жужжа, выехала шторка, состоящая из длинных стальных реек. Последней исчезла широкая стенная панель со схемами и графиками, при этом две изображенные емкости, в которых условно плескалось что-то условно-голубое, начали стремительно опорожняться. Все в комнате сворачивалось, пропадало и втягивалось само в себя. Когда исследователи опомнились, помещение уже превратилось в пустую металлическую коробку. Шуберт молчал, испуганно озираясь, а лейтенанты угрюмо сопели, не в силах спросить у мастера, знал ли он заранее о загадочных способностях здешней автоматики. Угадать, был ли предусмотрен какой-то вариант спасения из корабля-камикадзе на самом деле, теперь не смог бы никто. Но Борисов молчал, и неведение становилось для дежурных невыносимым.
– Мотя, ты что там нажал? – проронила Дарья.
– Х-х, х-х, х-х! – объявил голос вокруг, и все трое почувствовали легкий толчок.
– Мы остановились! – воскликнул Матвей. – Да, это было торможение, не иначе! Ты видела схему? Резкий выброс топлива! Мы получили обратный импульс!
– Мотя!.. – Дарья снова улыбнулась. С момента проникновения на планету-корабль печаль и радость сменялись на ее лице так часто, что успели превратиться в две маски, которые она переключала сообразно обстоятельствам. – Мотя, мы спасены! Да?.. Ведь это правда?!
– Х-х… х-х!.. – отозвались стены и вдруг заговорили голосом Страшного. – Эй, на борту! Обормоты!.. Прием! Х-х… х-х… Не слышу вас! Прием!
Звук доносился не откуда-нибудь, а со стороны экрана, закрытого железными пластинами.
Матвей подбежал к жалюзи и, подцепив одну планку ногтем, проорал в щель:
– Да, господин маршал! Докладываю! Задание выполнено! С полным блеском!
– Чего?! – прорычал Страшный. – С чем оно у тебя выполнено? С блеском?! С треском, осел!! С полным треском, ясно тебе, мясо? Да ты уже не мясо, ты почти жаркое! Шашлык! Азу! Бифштекс! Баранина на ребрышках!.. – Маршал нервно рассмеялся. – Вы что там натворили, жуки вашу майские?!
– А что?.. Мы ее остановили… то есть его… ихний… этот… Мы ощутили толчок, господин маршал, – сообщил Матвей, собрав в кучу все свои ораторские способности.
– Как, говоришь?.. Толчок ты ощутил? Да лучше б это он тебя ощутил, чертова коровка! Вы разогнались еще сильней!
– Все двигатели направлены в одну сторону, – запоздало сказал Борисов. – Если был второй импульс, то он, как и первый, разгонный.
– Это кто у вас такой умный? – сварливо произнес из-за планок маршал. – А, привет от Корпорации! Почему я вас не вижу?
– Мы вас тоже не видим, господин маршал, – пожаловался Матвей.
– К счастью, – вполголоса добавила Дарья.
– Эй, не хамите там! – прикрикнул Страшный. – Акустика у вас чудесная… Значит, вот что, мои поджаристые… Даю вам еще две… ладно, две с половиной минуты, ясно? И чтобы все это безобразие немедленно прекратить! Вернуть объект на место! Слышите? А иначе… иначе… Сами знаете что!
– Знаем, знаем, – крякнул Шуберт.
– Невыполнение приказа, да еще в боевых условиях!.. – предупредил Страшный.
– У нас топлива больше нет, – заныл Матвей.
– Какого еще топлива?
– Голубого, – пояснил он. – Мы на схеме видели.
– У вас и схемы имеются? Срочно передать по закрытому каналу!
Матвей беспомощно оглянулся.
– У нас даже открытых нет, – сказал он, стараясь протиснуть губы в плотно подогнанные пластины жалюзи. – И схемы уже нет. И ничего нет.
– Как это ничего? – возмутился маршал. – Что же вы там делаете?
– Ничего, – повторил Матвей. – Стоим, разговариваем…
– Отставить разговорчики! – приказал Страшный. – Нашли время! Приказываю развернуться и занять положенное место в строю!
– А где оно, это место? – осведомился через плечо Матвея Борисов.
– В пространстве, – недовольно ответил маршал.
Под пластинами что-то затрещало, все надеялись – включился механизм, открывающий ставни, но защитные рейки были неподвижны, лишь голос абонента изменился.
– Шуман, мальчик мой… – озабоченно произнес экран.
– Пардон, это меня. – Борисов подошел к стене и отодвинул Матвея в сторону. – Господин Даун?.. Я слушаю.
– Почему я тебя не вижу, Шуман?
– Я вас тоже не вижу, господин Даун. Такая уж связь.
– Тебе пора уволить своего провайдера, Борисов. Не забывай, ты представляешь Корпорацию. Постарайся не ударить лицом в грязь.
– Не волнуйтесь, тут все стерильно, – заверил Борисов. – Ни грязи днем с огнем не сыщешь, ни чего другого.
– Это я образно…
– Я тоже, – отозвался Шуберт.
Гец Даун замолчал – то ли прикуривал, то ли сморкался, то ли силился понять, что же Борисов имеет в виду.
– Про грязь – это просто поговорка, – сказал наконец он.
– Про огонь, который днем, – тоже поговорка, – ответствовал Шуберт. – А про все остальное – почти правда.
Новая пауза свидетельствовала о том, что Даун запутался еще больше. Он прекрасно помнил, как подчиненные допекали Страшного своими иносказаниями, и вовсе не хотел оказаться на месте маршала. Однако, по всей видимости, уже оказался.
– Огонь… гм… это понятно, но что там еще искать? У этого… объекта есть какие-то особые секреты? Что ты там разведал, мой мальчик? – сказал он, просто чтобы не молчать.
– Все, как и требует устав Корпорации, – торжественно заверил Шуберт. – Я всегда ношу в своем сердце наш лозунг: «Пусть каждый, кто хочет вырваться вперед, помнит – впереди МОСКВА!»
– Похвально… – Голос корпреза чуть дрогнул, словно Даун собрался прослезиться. – Только… что же ты там обнаружил?
– Здесь посторонние… – Мастер небрежно махнул в сторону лейтенантов.
– Они никому не расскажут, – терпеливо заверил Гец.
– Вы думаете? – засомневался Борисов.
– Знаю, болван! – не выдержал глава Корпорации. – Докладывай немедленно, пустой пневмотормоз!
– Днем с огнем! – испуганно пробормотал мастер. – Туда, где раки зимуют, загнал Макар двух телят восточной наружности! И спрятал… Но тут пришел добрый молодец…
Он утер со лба холодный пот и нервно сглотнул. Борисов, конечно же, не собирался скатываться на дурацкие иносказания, но его охватила жуткая оторопь перед начальством, и теперь вместо него говорило неизвестное второе «я» – отупевшее от приключений и ставшее таким же никчемным и пустым, как личность «сказочника» Калашникова или его подчиненных. Дурное влияние корифеев военно-прикладной науки грозило испортить мастеру всю карьеру.