Сезон воронов | Страница: 178

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

«Которое ты собираешься пустить по ветру!»

– А ваша родная мать? Вы ее знали?

Он ответил не сразу, глядя на меня со странным выражением, словно раздумывая над ответом.

– Она умерла.

– Как жаль…

– Никто не сожалеет об этом больше, чем я, – тихо проговорил он.

– А невеста у вас есть? Хоть кто-то, кого вы любите?

Выражение лица его стало мягче. Взгляд на мгновение затерялся в морской дали, но потом он выпятил подбородок и расправил плечи.

– Лора найдет того, кто сможет о ней позаботиться, и…

Он тряхнул волосами и поднес горлышко бутылки к губам, чтобы сделать еще пару глотков вина.

– Других родственников у вас нет?

– Кроме Джорджа, никого. Он вырастил меня, как если бы я был его родным сыном. Его смерть стала для меня большим горем. Что до семьи Джорджа… У него остались братья и сестры, но они никогда не стремились меня узнать. Они не могли понять, почему их брат заботится о ребенке, хотя он ему не родной, да к тому же незаконнорожденный. Для них я был нежеланной помехой. Но и Джордж виделся с ними не особенно часто.

Он задумчиво смотрел на меня, похлопывая бутылкой по бедру, отчего вино тихонько заплескалось.

– Но если Гордон вас усыновил, то по закону вы стали его старшим сыном, и к вам должен был перейти и титул лэрда, и все его…

Он засмеялся, запрокинув голову, так что я получила возможность вдоволь налюбоваться его четко очерченным волевым подбородком. Решительно, в этом юноше было нечто, вызывавшее во мне странное волнение…

– Моя мачеха позаботилась о том, чтобы все досталось ее сыновьям. Но даже если бы мне преподнесли наследство на золотом подносе, я бы отказался. Заниматься фермами и мельницами? Нет, я желал для себя иного!

Мы какое-то время молчали. Было видно, что экскурс в прошлое заставил его разволноваться. Я решила, что лучше не спрашивать, чего же он на самом деле для себя желал. Тем временем Гордон подошел и неловко погладил меня по щеке.

– Мне жаль, но у меня нет выбора, – сказал он тихо, вынимая из кармана носовой платок.

Я закрыла глаза. Большим пальцем он очертил контуры моего подбородка. Потом пальцы его поднялись вверх по щеке, коснулись губ, задержались на их влажной поверхности. Мгновение – и я почувствовала на губах его дыхание. Оно пахло вином – выдержанным, с древесными нотками, с кислинкой. Я отвернулась и стиснула зубы.

– Уильям, сколько вам лет?

Мой вопрос, по-видимому, его удивил. Он нахмурился.

– В январе исполнился двадцать один.

– Двадцать один… Моему старшему сыну в марте исполнится двадцать. Вы понимаете, что я гожусь вам в матери?

– В матери? Неужели?

Движение поглаживающих мою кожу пальцев замедлилось, потом они и вовсе остановились. Он чуть сжал мою шею и заставил посмотреть себе в лицо. Взгляд его голубых глаз впился в мои дрожащие губы, но понять их выражение было невозможно. Губы его приоткрылись, но он тут же мотнул головой, прогоняя слова, готовые с них сорваться.

– Уильям! – взмолилась я. – Отпустите меня! Я не имею никакого отношения к вашим планам.

Он по-прежнему пристально смотрел на меня – так, словно и не слышал моих слов. Потом слегка наклонил голову к плечу и прищурился. Я почувствовала прикосновение металла к своей шее.

– Сегодня ночью я думал вас убить…

Лицо его было словно высечено из мрамора, на нем не отражалось ни единой эмоции.

– С вами много возни, но…

Он издал нервный смешок и умолк. Взгляд Гордона был все так же прикован к моему лицу, но нож он, к моему огромному облегчению, убрал.

– Однажды я нашел дневник, очень подробный… одного человека, который знал моего настоящего отца. Он описал его как человека… очень своеобразного. Ничего лестного я не прочел, надо признать. А еще этот человек в мельчайших деталях описал мою мать… – Он пропустил между пальцами спутанную прядь моих волос. – Волосы черные как смоль, глаза цвета океана, молочно-белая кожа… – Он выдержал паузу, и взгляд его стал холодным. – Сегодня ночью я пытался представить вас двадцать лет назад. Думаю, вы были на нее похожи. Джордж ее знал. Обстоятельства моего рождения туманны, и однажды я попросил его рассказать мне правду. И он сказал, что моя мать была простой служанкой, которая решила воспользоваться мною, чтобы получить часть состояния моего отца. Когда же она поняла, что ничего не выйдет, то убила его, бросила меня и сбежала. Я ненавижу эту женщину так сильно, что мне хочется ее убить! И я пообещал себе, что сделаю это.

– Вы сказали, что она умерла, помните?

– В моих мыслях – да. Но не на самом деле. Однажды в дом Джорджа пришла новая кухарка. Много лет она служила у моего настоящего отца. Она тоже знала мою мать. Я начал ее расспрашивать, и она рассказала совсем другую историю. Но я все равно… решил, что буду верить Джорджу. Гораздо проще ненавидеть тех, кто причинил нам боль, чем пытаться их понять. Разве не так, Кейтлин Данн?

С этими словами он отдернул руку, присел передо мной и уперся локтями в колени. Я словно увидела его другими глазами. По мере того как невыразимая боль и ужас заполоняли мою душу, Уильям безжалостно заталкивал мне в рот носовой платок. Потом, для верности, он закрепил его веревкой, концы которой завязал у меня на затылке, вышел и закрыл за собой дверь.

Какое-то время я пребывала в состоянии шока. Разум и сердце отказывались понимать, отказывались принять очевидное. «Вы можете сделать вид, что забыли…» Эти слова внезапно обрели совсем другой смысл.

В сознании вдруг всплыли смутные воспоминания. Как такое забыть? Крики женщины, все нутро которой рвется, болит… Крики повитухи, приказывающей тужиться снова и снова… Неумолкающий грохот ставен на ветру… Бекки, которая бегает по комнате, молясь за роженицу и за дитя, которое не торопится явиться на свет… Ну почему она не пойдет и не закроет то чертово окно? Да и присутствовала ли я вообще в этой сцене первого акта пьесы? Была я зрителем или же исполнительницей главной роли? У меня появилось предчувствие, что скоро меня заставят сыграть свою роль в последнем акте этой грустной комедии…

Мне стало трудно дышать. Я вцепилась в обшивку лодки, и частички сухой краски забились мне под ногти. Мне вдруг захотелось засмеяться, но смех застрял в горле. И только всхлип вырвался наружу. Нет, это невозможно! Так не может, так не должно быть!

* * *

Солнце клонилось к закату, раскрашивая небо и выбеленные известкой стены домов в Монтрозе в розовые, аметистовые и малиновые тона. Отголоски криков разносились эхом по улицам и достигали ушей мужчин из Гленко, уединившихся в небольшой комнате, смежной с общим залом трактира. Армия якобитов томилась от нетерпения в стенах городка. Слухи о скором отъезде принца подняли в рядах простых солдат, многие из которых уже успели увидеть недалеко от берега три корабля под французскими флагами, волну недовольства.