Анна нахмурилась. Она не переносила похвалу, расточаемую другим женщинам. Даже то, что расхваливалась ее будущая свекровь, ничего не меняло. Мориц заметил перемену в настроении суженой и опять запел:
В эту майскую ночь он отходит ко сну.
Дева – не призрак, и шорох травы наяву.
Светом луны обнажен берег пруда…
Анна прервала пение, приказала капризно:
– Идем кататься на лодках!
Все весело последовали за ней к реке. Она протекала под стенами замка. Невдалеке были еще две. Так что замок находился в междуречье и во время паводка становился и неприступным, и отрезанным от всего света. Комары и лягушки, возможность опасных встреч с лесными разбойниками, а то и с жильцами лесными – хорошенькое местечко выбрали герцоги Курляндские для летней резиденции! Но где они могли найти лучшее, когда вся Курляндия в болотах?
Анна выбрала лодку на двоих, без гребцов. Сама села на весла. Сильно и уверенно погнала ее вверх по реке, к восторженному изумлению Морица.
– Думм бер, догоняй! – крикнула озорно.
Он сел вместе с Бенигной и Эрнстом в лодку, идущую второй.
– Я так рада за Анну, – восторженно сказала Бенигна, – а вы, Эрнст милый?
– Яволь, яволь! Это для герцогини хорошая партия. «Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала», – подумал Стахий.
– Ворох белых кувшинок покрыл простыню,
Выйди на берег – тебя беззаветно люблю, —
продолжал очаровывать Анну и всех обитательниц замка и вод Мориц.
– Напрасно он поет про Лореляй, – обеспокоилась Бенигна. – Ох, напрасно! Плохая примета. Тем более на воде.
– Женское суеверие, – обронил Эрнст, и она замолчала.
А ведь как в воду глядела: примета вскоре начала сбываться. Но несколько дней все-таки Мориц успешно пользовался веревочной лестницей. И его позднее (очень позднее!) рандеву с Анной уже никто больше не разделял. На рассвете Анна поднималась на башню провожать тайного гостя. Возвращаясь к себе, шептала неизменно:
– Не осуждай: я счастлива, думм бер. Наконец счастлива!
Он также неизменно отвечал ей мысленно: «Дай-то Бог!»
Конец ее счастью положила депеша, прибывшая из Петербурга на имя Бестужева. Петр Михайлович не сделал из нее тайны. Несколько раз прочитал ее вслух Анне и Морицу, так что при желании они могли затвердить ее наизусть. В ней же говорилось: «Хотя нами сегодня и получено ваше письмо о выборе чинами курляндскими в герцоги графа Саксонского Морица, однако имеете вы еще раз предлагать им его светлость, князя Меньшикова, ибо он здесь доносил, что прежде чины курляндские на выбрание его не только склонны были, но и сами желали, дабы он был герцогом у них».
И читавший и слушавшие понимали: светлейший князь лжет и депешу скорее всего писал сам. Понимали и то, что не Екатерина, а он правит Россией и управы на него не найти.
Удалая головушка, Мориц предложил Анне венчаться тайно и бежать с ним во Францию. Она согласилась, а бежать в чем была не отважилась. Приготовлений к побегу скрыть ей не удалось. Кто-то донес о них Бестужеву. Он приехал вовремя.
– Девочка моя, – заговорил с искренней любовью, не тяготясь присутствием Морица и стража у дверей, – дорогая моя девочка, – и грузно опустился на колени подле кресла герцогини, – ты погубишь себя. Ни одна любовь лиц коронованных не кончалась счастьем. Поверь мне! Да что далеко ходить – дядя графа, славный саксонский генерал погиб из-за любви.
Петр Михайлович, продолжая пребывать в неудобной для его лет и положения позе, рассказал историю несчастного Филиппа фон Кенигсмарка. В ранней юности тот был пажом Софьи-Доротеи, дочери герцога Брауншвейгского. Молодые люди питали друг к другу романтические чувства. Но чувства чувствами – политика превыше их. Софью-Доротею выдали замуж за двоюродного брата, принца Ганноверского. Филипп сыскал славу на военном поприще, стал генералом. Встретились через много лет при дворе герцога Ганноверского. Филипп узнал, что Софья несчастна в браке. Муж суров, груб, к тому же изменяет ей постоянно. Былая любовь возродилась. Возлюбленные после неудачной попытки расторгнуть брак Софьи решились бежать. И не сумели скрыть своего намерения в ганноверском замке, полном шпионов. Глубокой ночью, когда карета была уже заложена, Софью-Доротею и преданную ей придворную даму арестовали. Даму отправили в тюрьму, а Софью на пожизненное заключение в какой-то замок.
– А генерал бесследно исчез. Есть основания полагать, что его убили, – сказал Петр Михайлович. – Я не хочу, чтобы нечто подобное приключилось с племянником Кенигсмарка. Не допущу, чтобы пострадала ты, Анна. Так что ваш побег предотвращен. Будем вместе искать средства, чтобы брак состоялся.
– Вы забыли, любезный Петр Михайлович, что между Доротеей и моим несчастным дядюшкой стояла еще и влюбленная в него всесильная куртизанка графиня фон Платен. Мы же с герцогиней свободные люди. Все наши романтические привязанности в прошлом. – И, не давая Бестужеву возразить, простодушно предложил: – Позвольте поднять вас. Ноги, наверное, затекли?
Бестужев отстранил его руку и легко поднялся сам, заговорил назидательно:
– Коронованные особы не могут быть свободны, граф. Их сильнее всяких пут связывает положение. И не интриганка Платен стала на пути возлюбленных, а политика. Политике любовь противопоказана!
Анна слушала его с видом провинившейся дочери.
Бестужев поклонился и вышел.
А Стахий поздним вечером у себя в постели вспомнил еще одну горестную любовную историю. Года за два перед этим на Сенатской площади в Петербурге был казнен красавец камергер императрицы Виллим Монс, брат бывшей фаворитки царя. Тело его и голову на шесте царь повелел выставить на всеобщее обозрение. Официально сообщалось, что камергер лишился головы за лихоимство. На столбах близ эшафота висели списки взяток, какие он брал. Но… но вечером после казни царь привез на площадь жену, чтобы показать ей останки камергера. Но… затем приказал заспиртовать голову и поместить ее в кабинете императрицы. А перед казнью камергера, обвиняя императрицу в особом к Монсу расположении, разбил нарочно, в бешенстве, драгоценное венецианское зеркало. Желал показать: ничего не стоит вот так же разбить и ее жизнь. Забыл, должно быть: с зеркалами шутки плохи. Месяца через три и самого царя Петра не стало. Слух же о том, что красавец Виллим Монс пострадал не за лихоимство, усилился. И подтверждением ему стало стихотворное признание самого несчастного, получившее широкую огласку: «Любовь – моя погибель! Я питаю в своем сердце страсть: она причина моей смерти. Я дерзнул полюбить ту, которую должен был только уважать».
«Человек, дерзнувший полюбить императрицу, рискует жизнью. Дерзнувший полюбить герцогиню, тоже рискует», – подумал Стахий.
После неудавшегося побега герцогиня перекочевала со своим двором в Митаву. И вскоре отправилась в Ригу. Стало известно, что туда прибыл князь Меншиков. Была ли поездка одним из задуманных Бестужевым средств или Анна предприняла ее по своему усмотрению, Стахий не понял. Ездила инкогнито. Только его да девочку, камер-медхен, с собой взяла. Остановилась в слободке напротив города, на курляндском берегу Даугавы. Опасалась быть задержанной в Риге, принадлежащей России. Стахия отправила с запиской к князю.