— Просто…
— В сторону, идиоты! — орет ближайший знаменосец.
— Ты кого назвал идиотом? — рявкает в ответ моя подруга.
— Лиза, отойди!
Парень называет ее по имени. Похоже, они вместе учатся. Надо думать, она знает большинство марширующих, но это ничего не меняет. Лиза корчит пареньку рожу и поднимает колесо.
— Идем вперед, — говорит она мне.
— Нет, постой. — Бросаю руль и перебегаю на ту сторону, где стоит Лиза. Теперь велосипед отделяет нас от парада. — Слушай, что с тобой такое?
— Дорога общая. — Судя по лицу, Лиза готова взорваться в любой момент. Она буквально тащит меня вперед.
— Отдать честь! — орет нам один из ребят, но его практически не слышно. Барабаны стучат, как сердце кровожадной твари.
Все больше ребят замечают нашу возню с велосипедом. Барабанщики поворачивают головы в нашу сторону. Руки у них работают, как поршни, палочки летают, как молотки.
С одной стороны зрители со вскинутыми руками. С другой — стройные ряды барабанщиков. Мы с Лизой зажаты между ними, как в ловушке. Чем больше лиц разворачиваются к нам, тем больше я чувствую себя загнанным в угол.
— Отойдите! — говорит паренек, протискиваясь мимо нас.
— В сторону, дураки! — требует другой.
— Отдать честь!
Последний барабанщик смотрит на нас через плечо. Теперь мимо идут трубачи. Они не могут крутить головой, но все как один косятся на нас.
Лиза пихает меня и поднимает велик за руль.
— Давай, пошли, — требует она.
— Переждем. — Я тянусь к ней, беру ее за руки, она вырывается, и никто из нас не держит велосипед.
Трубачи дудят. Барабанщики стучат. Ребята маршируют, их сапоги топ-топ-топают по дороге.
А велик падает.
Как в замедленной съемке, он плавно опускается на землю. Я уже знаю, что сейчас случится. Просто ничего не успеваю сделать.
Пытаюсь удержать его. Тянусь обеими руками. Но Лиза стоит слишком близко, она мешает мне. Пальцы успевают ухватить самый кончик руля. Велосипед падает под ноги пятой колонне «Дойчес юнгфольк».
С краю шагает мой ровесник, но помельче, короткие волосы спрятаны под кепку, круглое лицо все в веснушках. Он видит опасность, и его блеклые глаза распахиваются от ужаса. Он притормаживает, ломая строй, лишь бы увернуться от падающего велика. Но тот, кто шагает сразу за ним, ничего не замечает. Он врезается в веснушчатого, пихает того вперед, и нога бедолаги приходит аккурат на переднее колесо.
Запнувшись о спицы, веснушчатый летит на землю, как солдат на поле боя. Сбивший его падает сверху, тут же их накрывает третий.
Передние ребята озираются на шум, а задние рушатся в эту кучу-малу.
Парад превращается в бардак.
Мальчики наталкиваются друг на друга, валятся в кучу, копошатся на земле, и наконец парад кое-как останавливается. Трубачи умолкают, взвыв на прощанье. Замирают и барабанщики. Над улицей разносится злобная ругань ребят, зрители напряженно дышат нам в спину, на миг повисает тишина, ее разрезают редкие смешки, и вдруг вся толпа разражается смехом.
Мы с Лизой стоим как парализованные.
— Ты!
Один из старших ребят показывает на нас.
— Ты. Лиза Херц!
Здоровенный детина, лет семнадцати, почти взрослый мужик. Выше Стефана и крепче сложен. В идеально сидящей форме он прямо как настоящий солдат.
— Это ты натворила! — вопит он, пробиваясь через кучу-малу ребят, пытающихся встать на ноги. По дороге он снимает кепку и стискивает в кулаке. Я вижу, чего он хочет. Отомстить за испорченный парад.
Бежать некуда.
Детина приближается, распихивая всех с дороги, взгляд его будто прикипел к нам. В глазах полыхает злоба. Он перешагивает через ребят, нагнув голову, словно бык, готовый наброситься на нас. Широкие плечи расправлены, а лицо застыло, как бетон.
Лиза ждет его, уперевшись ногами в землю. Она готова драться с ним, но она ведь девочка. Драка — не женское дело.
Закрыв Лизу собой, поднимаю кулаки.
Шансов у меня нет: слишком уж он здоровенный.
— Ах ты слабак, — говорит детина, перешагивая через последнего паренька, и наносит удар.
К собственному изумлению, я отражаю выпад. Ухожу влево и сбиваю руку, проваливая соперника. Он тут же бьет второй рукой, но я уклоняюсь назад, а потом делаю шаг вперед и бью его в морду.
Он слишком высокий, чтобы я мог попасть, куда целился. Зато кулак волшебным образом встречается с его подбородком. Лязгают зубы, а меня накрывает лютая боль. В руку будто загнали раскаленный гвоздь.
Противник, отступив, ловит равновесие, а я трясу ладонью, чтобы унять боль. Я едва соображаю. Ощущение, будто руку сунули в печь. Изучаю пальцы, готовый увидеть язычки пламени, и тут мне прилетает новый удар.
Меня будто огрели железным ломом. Фюрер может гордиться силищей этого лося. Его кулак обрушивается на левую скулу. У меня чуть голова не отлетела. Острая боль простреливает шею. Ноги подкашиваются, и я оседаю на землю. Мир погружается во тьму. Когда мрак рассеивается, я валяюсь рядом с велосипедом, а надо мной нависает здоровенная туша.
Смотрю на парня, не соображая, кто он.
Едва память возвращается, противник заносит ногу, будто собирается пнуть мяч. Только метит он мне в голову.
— Нет! — Это кричит Лиза, набрасываясь на моего противника. Размахивая кулаками, она врезается в него, тот отступает и спотыкается о паренька из «Дойчес юнгфольк», безуспешно пытающегося встать на ноги.
Мой противник теряет равновесие. Он выбрасывает руки вперед, чтобы зацепиться за Лизу и устоять, но он слишком тяжелый и отлетел слишком далеко. Падая, он успевает поймать Лизу за платье и с корнем отрывает ей карман.
Даже мне с земли видно, как оттуда вылетает резной цветок.
Он крутится в воздухе, все выше и выше, а потом устремляется вниз. Только, увы, не на дорогу.
Там белый эдельвейс мог бы затеряться, не выдавая нас. Но приземляется он прямо на грудь моему противнику.
Лиза гордо стоит над ним, празднуя победу. Я, едва соображая, валяюсь рядом.
И тут противник замечает у себя на груди цветок. Судя по глазам, ему знаком этот символ.
Он берет цветок пальцами, долгий миг изучает его, переводит взгляд на нас, и на лице его написано явное отвращение. Скривив губу, он набирает полную грудь воздуха и орет, указывая на нас:
— «Пираты эдельвейса»!
С тем же успехом он мог назвать нас английскими солдатами, русскими или вовсе шпионами.