— Не важно. — Пальцы касаются больного места. Как же я ненавижу эту свору.
Есть соблазн рассказать все Стефану, пусть найдет их всех, но как ему потом выкручиваться? Буду молчать.
Окна закрыты светомаскировочными занавесками, так что в комнате царит абсолютная темень. Прижимаю на секунду пальцы к глазам и вижу на потолке яркие круги. Разглядывая их, думаю про «Пиратов эдельвейса».
— Жаль, что я не твой отец, — говорит Стефан. — Может, тогда ты бы рассказывал мне, что с тобой происходит. Заодно я бы выбил из тебя дурь, которую внушают в «Дойчес юнгфольк». Зря мама тебя туда отпустила.
— Я должен был записаться. Это закон.
— Ну… Но искренне верить же необязательно?
— Я больше не верю.
— А что изменилось?
— Все. Папа. Ты. Лиза. Листовки вчера ночью.
— Листовки? — В голосе Стефана звучат резкие ноты. — Что за дела с листовками?
— Никаких дел. — Не рассказывать же ему, что у меня лежит листовка в книге «Майн кампф». Он заставит ее выкинуть.
— Знаешь, если тебя избили старшие ребята, и на них найдется управа. У меня есть друзья…
— «Пираты эдельвейса»? — говорю я на автомате.
— Что? Откуда ты это услышал?
— Видел надписи на стене. И цветки, как был у тебя на куртке.
— Никому никогда не рассказывай. — Брат явно встревожен.
— А Лиза нашла деревянный цветок. Его оборонил убегающий парень.
— Выкинь лучше это из головы. Меньше знаешь — крепче спишь.
— Думаешь, я выдам тебя гестапо?
— Нет, но… смотри, у тебя полно друзей из «Дойчес юнгфольк», и ты слишком… увлекаешься этой темой.
— Я уже сказал, с этим покончено.
— Но если ты случайно ляпнешь…
— Не ляпну.
Стефан вздыхает.
— Ладно, смотри, — сдается он, — мы обычные люди. Есть несколько отрядов с разными названиями, но все мы — «Пираты эдельвейса». Здесь действует отряд «Навахо»…
— Как индейцы?
— Именно. А мы называемся «Апачи»…
— Значит, ты из них? Я угадал насчет цветка на куртке?
— Ага.
— Но ты не преступник? Я слышал, они преступники.
— Нет, мы просто любим музыку и развлечения.
— И пишете на стенах.
— Есть такое дело. А еще деремся с гитлерюгендом. Но в основном мы играем на гитаре, поем песни, гуляем с девушками. Помнишь Яну? Ты видел нас с ней. Она хорошо играет и прекрасно поет. Никому не говори, иначе этот хмырь из гестапо всех нас пересажает.
Вспоминаю слова Вольфа, мол, кто-то швырял кирпичи в окна завода. Он утверждал, это дело рук «Пиратов эдельвейса». Интересно, брат был среди них?
— Думаешь, он и впрямь у себя в штабе делает с людьми… страшное?
— Ты имеешь в виду пытки? — уточняет Стефан.
— Да. В доме у реки.
— Конечно. Для того гестапо и создали.
Гоню прочь мысли о солдатах, утаскивающих герра Финкеля. Вместо этого размышляю о том, что поведал Стефан. Наконец я вытянул из него правду о цветке. Похоже, я сумел завоевать толику его доверия.
Рассказываю, как при аресте герра Финкеля ребята сыпали сахар в бензобак и что они заглядывали к нам домой.
— Знаю их, — говорит Стефан. — Но они заходят слишком далеко. Я держусь от них подальше.
— А сколько вас?
— В нашем отряде немного, человек двенадцать, но есть и большие сборища.
Здорово быть членом отряда. Вот что мне нравилось в «Дойчес юнгфольк»: тебя окружают братья. Раз уж я понял, что герр Гитлер плохой, хорошо бы найти себе другую команду. Представляю, как с друзьями иду искать ребят с парада. Мы такие находим их, бросаемся в драку и так им навешиваем, что они лежат на земле и умоляют о пощаде.
— Можно к вам присоединиться?
— Тебе нет, ты еще маленький, — отвечает Стефан.
Снова прижимаю пальцы к глазам и смотрю на цветные круги, ползущие по потолку, как лучи прожектора.
А ведь мы с Лизой можем организовать свой отряд «Пиратов эдельвейса».
Мне достается редкий подарок — пара шикарных дней. Погода стоит прекрасная, мы с Лизой подолгу катаемся на великах в лучах закатного солнца. Стефан ходит работать на мельницу, а потом провожает Яну домой. Когда они гуляют, за ними повисают мучные облака. Маме с каждым днем все лучше, иной раз она даже выглядит счастливой.
Нас не бомбят. По радио сообщили, что наши танки прорвали оборону Советов и скоро войдут в Ленинград. Попутно идет Наступление на Киев, и до капитуляции русских остаются считаные дни. После победы жизнь вернется в прежнее русло.
Есть и другая радость. Я ни разу не встретил инспектора Вольфа, хоть и оглядываюсь временами, проверяя, не следит ли он за нами.
Но потом благолепие рассыпается на куски. Под утро я слышу, как Стефан бродит по спальне. Который час, я не знаю, но еще темно. Похоже, брат одевается.
— Что случилось? — сажусь я на постели. — Воздушный налет?
От одной мысли сердце заходится, только вот не слышно ни воя сирен, ни гула самолетов.
— Ничего не случилось, спи давай, — шепчет брат.
— Да я уже не усну.
Стефан цыкает зубом, на ощупь добирается до моей кровати и садится рядом.
— Слушай, мне надо уйти, — объясняет он.
— На улицу?
— Ага, но я скоро вернусь. Никому не рассказывай.
— Ты идешь на дело с «Пиратами эдельвейса»? С «Апачами»?
Долгий миг Стефан молчит, а потом вздыхает:
— Да, в каком-то смысле.
— Можно с тобой?
— Нельзя. А теперь обещай, что сохранишь эту тайну.
— У тебя будут проблемы?
— Не будет, если ты меня не выдашь.
— Расскажи, что вы собираетесь сделать.
— Ну елки-палки, Карл… — В шепоте брата звенит нетерпение. — Давай я завтра тебе все объясню, сейчас нет времени. Мне надо бежать.
Скрипят пружины матраса, и смутная тень встает между нашими кроватями. Даже не силуэт, а темное пятно в темноте. Эта чернильная клякса потихоньку тает, уходит прочь.
Тихо щелкает замок, когда дверь открывается, и еще раз, когда закрывается. Шелестят шаги по лестнице, под ногами скрипят половицы.
Я выслежу его.
От этой мысли екает в груди. Ночная прогулка — отличная штука. В прошлом году у нас в «Дойчес юнгфольк» устроили ночные учения, это был чистый и незамутненный восторг. Резвиться во тьме даже еще круче, чем при свете. Идея выследить Стефана всколыхнула те же чувства.