Откровенно говоря, Жилин не верил, будто Сталин лично отдал приказ о его аресте. Скорее всего, эта идея родилась в ведомстве Берии, а Иосиф Виссарионович к июню так и не дождался ни извинений, ни раскаяния. Рычагов не сделал должных выводов, и тогда их сделали за него… А теперь?
Изменилось ли отношение Сталина к Павлу Васильевичу?
Можно сказать, что да – стараниями Ивана Федоровича.
Недавнее письмо от вождя и назначение комэском – это важно.
А дальше? Что ему светит? Тихое забвение в низовых звеньях?
Или новый взлет? В любом случае он заставит говорить и о себе, и о 122-м полку. А добиться этого «просто»: надо сбивать фрицев побольше, а потерь нести поменьше. И всего делов!
…Немцы утихомирились лишь под вечер.
Пилоты, собравшиеся в «эскадрильной» землянке после вылета – шестого за день! – вяло переговаривались:
– Через этих немцев никакой личной жизни. Отлетаешься, и ноги не держат!
– Не только ноги…
– Так подкрадывается старость, капитан…
– Ну уж дудки!
– А все ж таки здорово мы их проредили…
– Ага, как морковку на грядке!
– Как молодой лучок! Ха-ха!
– Товарищ командир, а вот я интересуюсь, шо это у тебя за пистолетик?
– Трофей, Игорь. Сегодня сбил одну… птичку.
– А можно глянуть? Я, конечно, дико извиняюсь…
– Да ладно уж… Держи.
– Ух, ты… С понтом, золото?
– Без понтов.
– Ну вообще… Убиться веником! А шо это – А-Эн?
– Не «Н», а «Х». Это инициалы Гитлера.
– Шо? Так это…
– Личный пистолет усатенького.
Пилоты зашумели.
– Предлагаю – ша! – крикнул Литвинов. – Командир, так ты кого сегодня спустил?
– Мёльдерса.
– Ну не хрена себе…
– Сам в шоке. Я-то думал, он ас из асов, а Мёльдерс попался, как юнец из аэроклуба… Слушайте, а не попить ли нам чайку?
– Эт можно!
– Ну, тогда растапливай самовар. У меня еще полпачки заварки осталось…
– О! Я тогда к поварам смотаюсь – тетя Глаша грозилась пирожков напечь!
– С чем?
– С повидлой!
– Мухой!
– И побольше бери, побольше!
Жилин ухмыльнулся: вечер удался.
Мотор ревел, «мигарь» аж трясся от скорости, с оконцовок крыльев срывались белые стяжки воздуха.
«Мессершмитты» разделились – одна четверка заходила «МиГам» в хвост, а другая набирала высоту, чтобы накинуться сверху.
– Атакуем!
Жилин бросился наперехват «набиральщикам», привычно напрягаясь и сосредотачиваясь. Он не сливался с истребителем в одно целое – это всего лишь красивый, но неточный образ.
В момент атаки Иван сильно опрощался – все его мысли и чувства словно обнулялись, отходили на второй и третий план. Оставалась лишь ручка управления, педали и прицел.
И два глаза, высматривавшие противника.
Слава богу, шелковый платок достал на шею, а то пока головой вертишь, до крови сотрешь об воротник…
«Мессер» находился далековато, но уж очень хорошо он распластался, выказывая брюхо. Трассеры полетели вперед, сходясь в точке перспективы – как раз между двух трапециевидных, маленьких, словно отрубленных крыльев «худого». Мотор, кабину, хвост – пулеметы прострочили весь «Мессер» от кока до киля. Немецкий истребитель все еще стремился в небо, но уже терял разгон, заваливаясь, и вот посыпался вниз, входя в штопор.
– Готов!
– «Хмара»! Берешь ведомого, я бью ведущего!
– Понял!
– Атакуем!
Сразу сбить ведущего не получилось – немец резким переворотом скользнул вниз.
– Уходим вверх, повторяем атаку!
Со второй попытки прыткий «Мессер» попался в переплет прицела, и красно-белые огоньки трассеров вошли в немца, будто впитались губкой. Из мотора у «Мессершмитта» полыхнул факел пламени, смазанный набегающим потоком.
Готов. Не жилец.
Снова навалилась перегрузка, затемняя зрение. Подвывая, «МиГ» ушел вверх и развернулся для новой атаки. Кто тут на нас?
Два «худых» насели на его ведомого, и Жилин сразу, почти не думая, на автомате дал очередь. Сбить не сбил, но пуганул – один из немцев отстал от Алхимова, но на его «кригскамерада» чужой пример не подействовал.
Ну, дураков на войне не учат. Их мочат…
Иван зажал гашетки и увидел, как по фюзеляжу «дурака» засверкали вспышечки от попаданий крупнокалиберных пуль.
«Дурак» задымил, стал набирать высоту, но это длилось недолго – сорвался в штопор. А умнее надо быть…
Жилинский «мигарь» резво набирал высоту, закладывая широкий вираж.
– Группа, внимание. Идем с набором!
Только теперь Иван сумел глянуть вниз – там, за крылом, пласталась твердь земная. Разгромленная колонна уже не пылила – дымила. В голове – огонь, и в хвосте огонь, и середина горит.
А танковая рота – штук девять серых коробочек – вырулила, полем двинулась. «Горбатых» бы сюда, да ПТАБами…
– Командир! Уходят «мессы»! Воздух чист!
– Возвращаемся тогда. Бомбочки подвесим…
– Правильно, командир! А то тут хитрожопые расползаются!
– Как тараканы!
– Где ты видел серых тараканов? Как мыши!
– А мы их тапком! Тапком!
– Га-га-га!
Жилин улыбнулся – в коллективе наблюдался высокий моральный дух…
Пока техники скрипели насосами, закачивая бензин, а оружейники подвешивали «ФАБ-100», пилотам дали перекусить.
Борщ и гречневая каша с котлетами – самое то перед третьим боевым вылетом.
Ели прямо на стоянках, рассевшись на сложенном брезенте.
– Интересно, – сказал Рыбалко, задумчиво облизывая ложку, – возьмут немцы Смоленск?
– Возьмут, – спокойно ответил Жилин.
– Това-арищ командир… – укоризненно протянул Алхимов.
– Коля, – улыбнулся Иван, – я тебя прекрасно понимаю, но нужно трезво смотреть на вещи, думать холодной головой, а не горячим сердцем или еще чем. Немцев вдвое больше, а главное, они воюют согласованно. Авиация, танки, пехота бьются вместе, четко взаимодействуя друг с другом. А мы, как те лебедь, рак да щука. Вспомните, как мы отбивали Скидель или Пинск – каждый сам по себе. Раций ни у кого! А у немцев связь на каждом танке, на каждом самолете. Как же иначе? Как командиру направить эскадрилью или танковый взвод? Прыгать по полю и руками махать? Или крыльями качать? А будет у тебя время за командирской машиной следить, когда бой и десятки самолетов вертятся вокруг, устроив собачью свалку? То-то и оно.