– Ну, здорово, что ли, Ведьма?
Она захлопала накрашенными ресницами, встала из-за стола и подошла к Женьке вплотную:
– Господи… как тебя уделали-то…
– А-а, ерунда, заживет, – отмахнулся он.
Меж тем Коваль, которой надоела затянувшаяся процедура приветствия, уселась за стол, посадив рядом с собой Егорку, и потянулась к большой джезве, чтобы налить кофе. Однако Ветка, ухмыльнувшись, протянула ей сосуд поменьше, стоявший на плите:
– Ты что, дорогая? Это просто кофе, а вот – твой фирменный.
Марина мгновенно уловила намек, но сделала вид, что ничего не происходит:
– Вижу, в вашем доме еще не забыли моих привычек, – спокойно отозвалась она, наливая кофе в чашку и добавляя молоко.
– Ну, еще бы! – снова ухмыльнулась Ветка, и Марина бросила на нее неласковый взгляд.
– Мама, кто этот дядя? – раздался голос сидевшего до сих пор молча Алеши, и Ветка отвлеклась:
– Это, Лешенька, дядя Женя, Егоркин папа.
– Привет. – Женька протянул мальчику руку, и тот в ответ подал свою слабенькую ладошку.
У Хохла сжалось сердце, когда он рассмотрел ребенка ближе, – мальчик напоминал ангелочка с открытки, но больше всего Женьку поразили его недетские глаза и тоненькие ручки, похожие на прутики. На правой выше локтя он увидел длинный багровый рубец.
– Что это у тебя? Ударился?
– Нет. Это в детдоме дядя Витя меня толкнул, и я упал на какую-то железку. Кровь долго текла… – сказал Алеша, и Женьку передернуло:
– Как это – толкнул, за что?
– Ни за что. Я ему на дороге попался, он и толкнул…
Бес с несвойственной ему ласковой улыбкой пересадил мальчика со стула к себе на колени, прижал и попросил:
– Давай не будем больше про это вспоминать, хорошо? Ведь теперь нет никакого дяди Вити, тебя никто никогда не толкнет и не ударит. Хочешь еще пирожок? – Он дотянулся до блюда с пирожками и сунул один в ручку сына. – Ешь… Скоро вырастешь, станешь сильным…
Ветка подперла кулаком щеку и вытерла увлажнившиеся глаза. Хохол хмуро смотрел в окно, даже Егорка притих, с сочувствием глядя на приятеля. Наскоро расправившись с завтраком, он соскочил со стула и подошел к Бесу, взял Алешу за руку и предложил:
– Идем, я тебе почитаю, хочешь?
Алеша кивнул, и Ветка пошла провожать их в детскую. Когда все трое скрылись, Бес тряхнул головой, словно отгоняя неприятные мысли:
– Сука… не могу привыкнуть никак! Как только он начинает эти разговоры про детдом, я готов пару пацанов с «калашами» туда послать и перемочить на хрен и директора, и воспитателей всех! На зоне дубаки так не усердствуют, вот гадом буду! Ведь это ж дети, они и так с малолетства приговоренные! И ведь бабы там работают! Бабы, у которых у самих дети! Откуда зверство это в людях?
– О, господин мэр, в вас заговорил гуманист, – усмехнулась Марина, делая очередной глоток кофе. – Так наведи порядок – в чем проблема? Ты теперь в государственном авторитете. Городской пахан, можно сказать!
– Не изгаляйся, а? – попросил Бес хмуро. – Ты бы знала, что мы пережили, когда выяснилось, что Лешка болен…
– Вот-вот, я все время хочу спросить, но никак не решаюсь, – подхватила Марина. – Но раз уж ты сам заговорил… Как получилось, что из всех детей в городе вы усыновили именно этого? Неужели ты со своими возможностями не догадался взять с собой врача и обследовать ребенка перед тем, как оформлять документы?
Бес подскочил так, словно его ужалила змея:
– Ты соображаешь, что несешь?!
– А что? – не поняла Марина, с удивлением глядя на родственника.
– У тебя вообще ничего святого нет! Это ведь ребенок, а не торт в магазине – хочу вот этот, нет, вон тот, с розочками! Увидели – и взяли этого, потому что Ветка так сказала. И не смей больше…
– Так, вот это уже лишнее! – с угрозой в голосе сказала Марина, отодвинув от себя чашку с остатками кофе. – Забыл, видимо, что мне никто не указывает, что и как говорить?
– Да это ты все на хрен попутала в своей Англии! А здесь все по-старому, ничего не поменялось! – Гришка вскочил и метнулся к окну, отдернул легкую занавеску, посмотрел во двор, потом повернулся к Марине, уже немного успокоившись. – Я тебя прошу, Наковальня, не смей заговаривать на эту тему с Виолой. Она и так переживает, а если еще и ты начнешь…
Марина кивнула, в душе уже пожалев, что вообще заговорила об Алеше и его болезнях. Но она на самом деле не понимала, как Гришка, имея возможность усыновить здорового ребенка, не предусмотрел всех нюансов.
«Воистину, это чисто русское – создать себе проблему, а потом решать ее героическими усилиями!»
Хохол хмуро молчал, крутил в руках вилку, пытаясь успокоиться. Ему тоже не понравились слова Марины, но спорить с любимой женщиной в первый день после разлуки он не хотел. Протянув руку, он пощупал ее лоб:
– Котенок, тебе не пора полежать? Горячая опять.
Бес фыркнул:
– Ага, сходи, охлади ее немного.
– Ты не зарвался, родственник? – поинтересовалась Коваль, прищурившись.
Бес заржал еще громче:
– Ну, Жека, я тебе не завидую! Это не баба, а…
– Так, хватит! – отсек Хохол. – Других тем нет?
Он поднялся и потянул Марину за руку:
– Идем, померим температуру.
В комнате Коваль опустилась на кровать, сбросив шлепанцы, а Женька сунул ей под мышку градусник.
– Может, тебя накрыть? – Он погладил ее бедро, открытое разошедшимися полами халата.
– Боишься не удержаться?
– Уже… – пробормотал он, перемещаясь к ее ногам. – Только не мешай мне…
– У меня градусник…
– Ну и что? Вот и держи, чтоб не выпал.
«Господи… я и не знала, что прикосновение губ к колену так заводит…» – подумала она про себя, закрывая глаза и выгибаясь от удовольствия.
– Да, Женечка… О, черт! – взвизгнула она вслух, когда Хохол добрался до живота и впился в него губами со всей силы.
– Больно?
– Синяк будет!
– И пусть… пусть синяк, – не прекращая своего занятия, пробормотал Женька. – Повернись…
– Да не могу я – градусник! – простонала Марина, и Хохол заржал:
– Давай его сюда… Ну-ка, посмотрим… Ого, тридцать девять почти! Сейчас таблетку…
– Не надо! – схватив за руку, Марина вернула его обратно на постель и развязала свой халат, под которым не было ничего, кроме тонких голубых трусиков, но и их Женька мгновенно разорвал. – Женя, ну по-другому нельзя, что ли?
– Нет. Иди сюда…
…Температуру, оказывается, можно лечить и нетрадиционным методом…